Жаждущая земля. Три дня в августе
Шрифт:
— Да куда уж там… — Тракимаса тошнит от собственного подхалимства, но Тамашаускас на другом конце провода вроде отмяк. — Послушай, Тамашаускас, я уже говорил — дело дрянь.
— Ну? — Голос Тамашаускаса сразу остывает.
— Комбайн вышел из строя. Мелкая чепуховина нужна, а не достать. Понимаешь — пружина в клапане полетела. И сам клапан тоже.
Тамашаускас молчит.
— Весь день простоял, а вдруг и завтра?..
— На то объединение.
— Шиш от них получишь. Может, у тебя найдется, Тамашаускас, одолжил бы. Из-под земли достану, отдам.
Тамашаускас цокает зубом, и Тракимаса осеняет: ничего не выйдет. «Нету», — скажет. А я скажу:
— Подожди на проводе, инженера наберу в мастерской.
Тракимас тешит себя надеждой — а вдруг? Подпирает плечом трубку, зажигает потухшую сигарету и жадно затягивается. Смотрит в окно на улицу — по ней плетется какой-то старик. Крейвенас?.. («Химию сыплете…») Не он, другой старикан… Почему не выходит из головы этот Крейвенас? Вечно путается под ногами. И он и его… Ах, я опять шут знает что… Мне ведь нужна пружина клапана. Ни о чем больше знать не хочу, мне нужна только…
— Тракимас, а другие хозяйства обзвонил? — вдруг спрашивает Тамашаускас.
— В «Передовик» звонил, в «Рассвет»… и в Пакальнишкяй.
— И ничего?
— Ничего. Ну как, Тамашаускас? Выручишь? Отдам, будь спокоен.
— Не догадываешься, почему они не хотят выручать? А вдруг им самим эта пружинка понадобится? Не сегодня, так завтра. Не знаешь ведь ни дня, ни часа.
Тракимас берет трубку в другую руку, влажной ладонью вытирает вспотевший лоб. Он издевается! В лицо смеется…
— Но ты-то ведь, Тамашаускас, можешь мне поверить?
— Верю. Правда, верю. Но инженер сказал: есть тяги, есть поршни, а вот клапанных пружин — нету.
Издевается!
— Этими своими поршнями пускай он…
И швыряет трубку.
Мечется в кабинете. Иди куда хочешь, приказывай кому хочешь, и все тебя выслушают, исполнят, что ни скажи. А кому ты прикажешь достать эту чертову пружинку? Ты силен в больших делах и начисто бессилен перед копеечными мелочами, до которых тебе и дела не должно бы быть, но вот ты уже потратил полдня, и механики тоже… Спасибо, хоть Гуделюнас к комбайну пришел. Тоже хорош гусь! «Ладно, Дайнюсу цены нет, золотые руки у парня, на него не могу обижаться. У него собачий нюх, чует, что и где не в порядке. Не комбайном ему управлять — электронной машиной!.. Но где возьмешь эту мелкую чепуховину? Кто чем разжился, держит в кулаке. Будто ты сам другой… Весной тебе позвонили из «Рассвета», попросили картофелесажалку. Мол, вы завтра-послезавтра не сажаете, дайте-ка нам машину, а когда начнете, мы вам свою пришлем, и в расчете. Что же ты ответил? Нету, мол, в ремонте. А что подумал? Еще поломаете, и когда нам надо-будет сажать, полетит непременно то, чего у тебя в запасе нет.
Вот так и живем, горько усмехается Тракимас. А грубить Тамашаускасу все же не стоило… Ты всегда легко теряешь равновесие и можешь черт те что наговорить. Нервы издерганы, позарез нужен отпуск, ведь ни разу еще не удавалось на все двадцать четыре рабочих дня оторваться от колхоза. Недели две, не больше, и снова носишься как угорелый по полям да фермам — все, что сделано без тебя, кажется никудышным. Дурацкий характер, работа на износ, конечно. И никто ведь не войдет в положение… А чуть что не так… И все-таки… Что ж, твоя работа всем нужна… ты закрома колхоза наполнил, района… закрома всей страны…
Со скрипом открывается дверь.
— Чего тебе, Регина? — сухо спрашивает Тракимас.
— Из района звонили, председатель. — Регина подходит к нему; стоит так близко, что Тракимас прямо-таки чувствует, как под белой блузкой вздымается ее крутая грудь.
Садится за стол, придвигает
— Чего им?
— Сводку по жатве просили.
— Передала?
— Передала, председатель.
— Еще чего?
— Сводку по молоку.
В дочери мне годится, думает Тракимас, а ведь только пальцем помани…
— Почему раньше не говорила?
— Только сейчас пришла, председатель. — Покраснев, она теребит свой янтарный медальон. — Работа-то ведь давно кончилась.
— А, верно, — очнувшись, Тракимас поглядывает на часы. — Сводка по молоку готова?
— Я сейчас. — Регина поворачивается, но Тракимас останавливает ее:
— Не надо, в понедельник покажешь. Помнишь ведь в общих чертах.
Регина возвращается к столу, поправляет алый георгин, вставленный в бокальчик для карандашей. Тракимас только теперь замечает этот цветок. Как он проглядел, а может, его и не было, может, она сейчас пришла с георгином?..
— По сравнению с прошлым августом ниже.
— Веселая новость! — Председатель хлопает ладонью по папке — так резко, что Регина вздрагивает. — Сегодня сплошь веселые новости! И намного?
— На пять килограммов от коровы.
— Завфермами знает?
Регина пожимает плечами, нагнувшись через спинку его стула, поправляет занавеску на окне. Грудь мягко задевает плечо Тракимаса, и его бросает в жар. Черт возьми, вот взять бы и забыть все, хоть на минуту удрать от забот! Протяни руку — и твоя! Усаживай в «газик» и вези куда душе угодно. И ты воскреснешь, станешь другим. Чепуха ведь — треснула пружина, мелкая чепуха! На пять килограммов меньше удои? Чепуха! Неужто не видишь: она ждет. Не первый раз приходит, когда ты сидишь один. Вроде по делу, а ведь… Наплевать бы на все! На тебя-то ведь тоже наплевали. Как на последнего неудачника плюнули и бросили, а ты все еще ждешь. Чего ждешь, дурак? Почему молчишь да пялишься на нее? Она же молчит, ее губы, дрогнув, приоткрываются, они ждут, губы-то, а ты не будь олухом, не будь святым; отомсти той, которой нет, и себе самому отомсти за верность той, которой нет; говорят, месть — сладкая штука…
— Председатель…
Он встает, опираясь ладонями на стол, подходит к Регине и, резко повернувшись, бросается к двери, распахивает ее, влетает в комнату бухгалтерии. Комната пуста, со столов убраны бумаги, аккуратно расставлены стулья. Но здесь прохладнее, куда прохладнее — окна на север, солнце не нагревает. Тракимас глубоко дышит, трет рукой лицо — небритое; не успел второпях, ладно, завтра утром…
— Регина, — встает он в дверях, — впредь без моего ведома никаких сводок не передавать. Слышишь? — Он говорит сурово, хотел бы к ней придраться, накричать, но Регина — хороший бухгалтер, она никогда не ошибается. — Пока! У меня работа.
Сверкнув глазищами, Регина выходит, покачивая бедрами, обтянутыми короткой юбчонкой (где только научилась так ходить!). Не попрощавшись, выходит.
Тракимас стоит, слушает, как удаляются шаги, и вдруг вспоминает, что с утра ничего не ел. Такой суматошный день! А другие дни?! Хоть лопни, не успеваешь всего переделать.
Но сегодня он заслужил отпущение всех грехов, — смеется над собой, вспомнив про Регину. Вынимает из бокальчика с карандашами георгин и, повертев в руке, ставит в стакан с водой. Пускай его цветет. Безголовая девчонка, вот-вот опалит крылышки. Шею сверну тому, кто до нее дотронется. А может, давно уже дотронулись, и э т о было бы очередным эпизодом?.. Ты слишком хорошего мнения о других… Скрипнув зубами, Тракимас запирает кабинет.