Железный канцлер
Шрифт:
Так что отличный выдался генерал-губернатор из князя Вяземского! Вот только нельзя ему, действительно, работать, пусть «лицом торгует», да театры строит. А мы там же заканчиваем строительство очередного технического училища. Второго такого в России, первое в Надеждово. Третье будет в Луганске. А после, я рассчитываю реализовать целый проект по всей России. Нам не до театров пока.
А кто еще тут, в тронном зале собрался? Куракины. Мои люди? Да! Ну или я их человек. Все-таки должность министра иностранных дел — это престижно. Правда то, что я требую, например, аналитические записки по всем странам и регионам
Тут же, на инвалидной коляске, на собрании присутствует Безбородко, пусть и отошедший от дел, но чье слово может повлиять на исход почти любого дела. Он даже этим присутствием, которое дается мужчине большим трудом, так как чуть перекошенное лицо стало причиной психологических комплексов графа, сильно помогает. Все знают — я ставленник Безбородко, авторитет которого очень высокий, мне такой еще предстоит заработать.
Здесь же Вильегородский, обязанный мне назначением обер-гофмаршалом, Аракчеев, которого другом не считаю, но вот попутчиком, точно. Здесь Карл Гаскойн, как я рассчитываю он должен стать не двигателем, но своего рода впрыском в его конструкции, чтобы увеличивать скорость промышленной русской революции. Деловито хмурит брови, ставший атаманом казачьего войска, дружище Матвей Платов, между прочим, подавитель заговора в Смоленске.
Мало моих людей? Не думаю. Тем более, что министры — условно мои люди. Юсупов, товарищ и компаньон, с которым у нас самая надежная скрепа, она же, правда, и первопричина разладов — деньги. РАК — это общее детище и скоро все узнаю об успехах компании. Николай Румянцев пока не совсем понятен, он изрядно хитер, подсидеть может как «два пальца об асфальт», но работает качественно, общий язык постепенно мы находим. Кочубей, через родство с Безбородко, так же может быть в моей команде. Державин вполне лоялен, пусть и конъюнктурщик.
Но, что самое главное, против меня не выстроилась никакая партия. Вот когда найдутся те, кто станет играть против меня, и стоит волноваться. А пока послушаем, что скажет одна прелестница, с которой у меня состоялся призамечательнейший, полный эмоций, вояж по Северной Европе. Это я про Александру Павловну и про наше бегство из Швеции в мороз по льду.
— Я, законная королева Шведского королевства, заявляю, что не могу более смотреть, как подданных моих народа суоми, финнов, угнетают. Я говорю, что стану для них матерью, что сделаю все, чтобы они более не жили в нищете и гнете. У этого народа должна быть своя письменность, у них должна быть своя история и культура. Они могут и должны быть дружественны Российской империи, которая несет им культуру, достойный уровень жизни… их государственность. Я заявляю, что готова взять Великое княжество Финляндское под защиту. Быть Великому княжеству Финляндскому! — громко, чуть ли не крича, провозглашала королева Швеции и отныне Великая Княгиня Финляндская, Александра.
Получается, что она — Александра Первая. Вот такой выверт истории. Все равно это имя с порядковым номером появилось. Там Сашке-наследнику-бунтовщику, в Ропше, не икается?
Эх, половину пафосного и красивого текста забыла, от себя вставляла. Но… и так неплохо, а в газетах подкорректируем.
В принципе, только для того, чтобы услышать эти слова и собиралась достопочтенная публика. Ах, нет, конечно, чтобы посмотреть, что с высшим светом стало после заговора. У меня так же были свои планы на мероприятие, где можно быстро решить немало вопросов со множеством людей. В этом и есть прелесть приемов и причина, почему на них могут ходить министры. Пять-шесть полноценных встреч можно провести за одно такое мероприятие, ну и быстро о чем-нибудь договориться на бегу, между фуршетными столиками. Кстати, мной ранее введенных.
— Мсье Сперанский, я рад, я безмерно рад, — вырвал меня из раздумий Талейран.
— Шарль, как я рад вас видеть, — почти искренне ответил я. — Но все же предпочитаю говорить в более подходящих обстоятельствах.
С ним, точно в ином антураже должна состояться встреча. Кроме того, я специально хотел промурыжить французского министра, как бы выражая тем самым свое недовольство некоторыми аспектами политики Франции, например оккупацией Дании. Хотя, по хорошему счету, я не доволен, по сути, и всей французской половиной Центральной Европы.
— Да? А я запрашивал встречи. Мой друг, вы бы сменили своего секретаря. Он на мой запрос о встрече ответил, что свободных окон, даже часа, у вас нет на неделю вперед. Неужели для меня нет? — Талейран театрально пожал плечами.
— С министром иностранных дел империи, с господином Александром Борисовичем Куракиным вы общались? — спросил я, прекрасно зная ответ, как и ход встречи, подробно изложенный секретарем князя Куракина.
— Безусловно, но мне нужно с вами переговорить наедине, — шепотом сказал министр иностранных дел Франции.
— Шарль, признаться, я хотел бы начать с вами переговоры по ряду очень животрепещущих вопросов отношений наших стран, но вы не ответили моему министру, постоянно уходите от ответа… Когда Франция покинет пределы союзницы России, Дании? — жестко спросил я, достаточно, чтобы кто-нибудь рядом, да услышал.
На людях я должен быть требовательным к этому вопросу. Император не то, чтобы негодует от того факта, что Дания под благовидным предлогом оккупирована, но Павел пока наивно думает, что Наполеон отступит, выведет свои войска, для этого пока не время. Я же хотел быстрее воспользоваться временным относительным согласием России и Франции, чтобы решить некоторые проблемы, да реализовать некоторые проекты. А то после будет явно поздно. Мы неминуемо столкнемся с Наполеоном.
— Франция придет на помощь России и уже скоро введет свои войска в датскую Норвегию, откуда и ударит по Швеции, — заявил Талейран.
Ой, дурак! Ну зачем? Он же сказал это таким же тоном, что и я, чтобы кое-кто, да услышал. А то, что уже через десять минут о заявлении француза будут знать все, даже император, сомневаться не стоит. Или не дурак? Талейрана заподозрить в скудоумии? Скорее, не распознать его замысла.
— Проследуйте, в мой кабинет, господин министр, — не особо сдерживаясь в эмоциях, явственно показывая Талейрану свое негодование, я пошел вперед, увлекая и француза.