Железный канцлер
Шрифт:
— Тогда Каменский? — с интересом спросил Суворов.
Похоже у нас начинается игра. Александр Васильевич предлагает, я отвергаю. Но была бы безупречная кандидатура, то я бы и начал с нее.
— Кто з Каменских? Петр? — уточнил я.
— Что вы, окститесь. Малец же еще, пусть и весьма смышленый, впрочем… Барклай такой же. Но, нет, я о Михаиле Федотовиче, — сказал Суворов.
Я задумался. Мне нужен был деятельный министр, а еще и тот, кому не чуждая бюрократическая работа. Фельдмаршал Михаил Федотович Каменский пребывал в опале, был в той группе военных, которые, вроде бы
Но… Он отгрызал пальцы у своих подчиненных, бил некоторых до смерти!! Откусывал пальцы!!! О необузданном характере старшего Каменского и о постоянном рукоприкладстве легенд нет, будто бы и не замечают подобного. Такой моветон в обществе почему-то не обсуждается. Потому и я был удивлен, когда все же узнал о происшествиях. Узнал и ужаснулся.
— Вы мне мстите? — спросил я Суворова в ответ на предложенную должность. — Давайте Каменских не трогать. Скажите, а как общество примет фигуру Павла Александровича Строганова?
— Что? Этот якобинец разве не был заговорщиком? — возмутился Суворов.
— Сам удивлен, — рассмеялся я. — Может, просто не успел. Но все же.
Почему Строганов? Попо [прозвище П. А. Строгонова] — представитель очень сильного рода. Да, ослабленного, не такого всемогущего, как полвека назад, но связанного со многими знатнейшими семействами, например, Голицыными с двумя их линиями сразу. Он прогрессивный, но, насколько я знаю, якобинством уже наелся, стал чуть более консервативным [в иной истории, якобы сдерживал Александра I от радикальных изменений].
— Молод и все новшества будет принимать? Казаться, но не быть? А Барклай работать станет за всех? Или вы станете тянуть и эту ношу? — Суворов усмехнулся. — Пробуйте Попо, если нужно заполнить место. Он сам сбежит. А после… Милорадовича не хотите? Добрый малый.
— Хочу его поставить на программу перевооружения пехоты и егерей, а также на подготовку новых дивизий, — сказал я, после предельно серьезным тоном продолжил. — Я другом хочу вас видеть. И прошу разделять работу и дружбу. Вашим именем будут названы детские военные училища, суворовские.
Этот момент я оставлял на завершение разговора, чтобы нивелировать, если не все негативные моменты, то хоть сколь-нибудь на доброй ноте расстаться.
— Дружба? Мы уже оба опорочили это понятие. Но… попробуем с чистого листа. Мне, знаете ли, тоже нужна дружба с канцлером. А еще у меня приглашение с докладом на Государственный Совет. Что за зверь такой? — смахнув слезу, что было очередным шокирующем явлением за наш непродолжительный разговор, спросил Суворов.
Александр Васильевич очень эмоционально отреагировал на то, что я собираюсь запускать проект с суворовскими училищами для разночинцев и дворян.
Я объяснил, что такое ГосСовет. По сути, в этой реальности появился такой же Государственный Совет, что и в иной истории, только, конечно, раньше. Я там так же «советуюсь». Правда, не на первых ролях, председателем ГосСовета стал все-таки Растопчин.
— Предлагаю пойти в зал! — сказал я,
Нужно еще «поторговать лицом», такие приемы — это работа, причем, как бы не более для меня тяжелая, чем любая другая. Однако, мне еще выступать перед собравшимися. Слава Богу, что в этот раз по хорошему поводу.
Ох, как же мне улыбались! Каждая дамочка так и норовила исполнить конструкт на своем веере. Вот одна из них, весьма неплохенькая собой, приложила веер к левой щеке и улыбнулась. Я чуть видно поклонился, улыбок при этом себе не позволил и сразу же отвернулся. Краем зрения увидел сложенный веер, зажатый двумя руками у сердца.
Все эти знаки означали сперва, что дама ко мне настолько благосклонна, что готова на адюльтер, как в этом времени называют банальную измену, а после, когда я отказал, она поспешила жестами сказать мне, что ее сердце разбито. И не сказать, что все вокруг знают значение этих манипуляций, но я выучил. Моя благоверная супруга тайный женский язык изучила сама, после преподала уроки мне. Тут бы задуматься, зачем ей такое знание. Но не было повода усомниться в верности Катеньки, так, чего зря сотрясать воздух.
Как она там? Уже были мысли вызвать жену из Надеждово, но я не решаюсь, пусть немного не подсохнут дороги. Да и беременность… Зря все же в имение ее отправил, можно было и куда ближе поселить жену, пока не случатся события, связанные с заговором. Перестраховщик.
— Господин Сперанский, любезный Михаил Михайлович, — ко мне подошла Анна Гагарина.
Было бы моветоном, чтобы она сама выискивала меня, но женщина она уже опытная, ориентируется на приемах хорошо, вот и вычислила траекторию моей очередной проходки между приглашенными, стала ждать, пока я не окажусь рядом. Это было понятно мне, другое не однозначно — зачем я ей.
— Госпожа Гагарина, вы расцветаете с каждым днем. При нашей последней встрече я был уверен, что разговаривал с совершенством, теперь помаю, что нет предела совершенству, — сказал я, целуя ручку фаворитки.
Уж и не знаю, использовать ли приставку «бывшая» или пока рано списывать Аннушку, в девичестве, Лопухину. Павел пока с ней демонстративно не общается, между тем, она получила приглашение на прием без права отказа. У меня складывается впечатление, что государь ведет себя несколько неадекватно, ровно так, как это позволяют себе влюбленные люди. Он пригласил Анну, чтобы женщина увидела, как он на нее не смотрит. Мол, я обиделся, посмотри, насколько сильно.
Если бы Павел Петрович решил вычеркнуть женщину из своей жизни, то просто не приглашал бы и не отдавал приказ Ростопчину следить за Анной. Я знаю о таких распоряжениях, потому, как мои люди из дворца никуда не делись, большая часть из них.
Я еще удивлен, почему так же, как и Анны, на приеме нет Кутайсова. Государь повелел ему не показываться на глаза, но видно, как не хватает Павлу его брадобрея. Ростопчин вряд ли заменит Кутайсова. А почему опала брадобрея случилась? Уже говорил, повторю. Он точно знал о заговоре, а еще, не без моей помощи, при обыске у Кутайсова нашли и государственные печати, и подписанные государем чистые листы. Посадить бы бегуна в Петропавловку.