Жёлтая магнолия
Шрифт:
— Конечно, — кивнул герцог Ногарола.
И пока все обсуждали восстановление базилики, пострадавшей от ночного грабежа, Райно смотрел на ангельское лицо будущей невесты и понимал одно — сейчас решается его судьба. Но если он хочет не повторить прошлой ошибки, он должен поступить не так, как требует сейчас его сердце. Один раз сердце его уже подвело. Теперь он должен довериться уму.
— Синьор Ногарола, не могли бы вы уделить мне немного вашего времени? Мы можем поговорить в кабинете Лоренцо, — произнёс Райно, приглашая герцога войти.
Глава 21.
Всё это было для неё в новинку: слушать щебетание портнихи и выбирать платье. Монна Риччи — портниха обшивающая дом Скалигеров и делла Бьянко, прихватила с собой ещё и трёх помощниц, потому что дело было далеко непростым — сшить платье за половину дня. И хотя она привезла множество заготовок, сделанных к карнавалу, окинув Дамиану взглядом, она решительно отшвырнула кипу платьев в сторону и, подняв вверх кисть руки, щёлкнула пальцами.
— Я знаю, что нам нужно! — и торжественно натянула на запястье специальную подушечку с булавками.
А дальше всё завертелось и закрутилось. И такой расторопности Дамиана кажется, вообще никогда и нигде не видела. Монна Риччи достала одну из заготовок, сделанных видимо для какой-то другой синьоры, а может для магазина готового платья, что находится на Гранд-канале, где в витрине выставлены лучшие образцы тканей и манекены с нарядами.
— Ничего лишнего! — воскликнула монна Риччи, безжалостно отпарывая наживлённую оборку. — Банты и рюши нужны только, когда мы хотим что-то спрятать! А что прятать вам? Вам нужно не прятать, а показывать. Всё это долой! Bellissimo! — и она снова щёлкнула пальцами.
Она быстро сняла мерки, наживила платье булавками, и предложила Дамиане примерить, а уже дальше работала булавками прямо на ней.
— Вот так, тут немного уберём, а здесь тоже лишнее, — восклицала она, подкалывая ткань, — у вас чудесная фигура синьора! Всё, что нужно на месте! Я обшиваю не один светлейший дом в Альбиции, а дом Скалигеров скоро уже двадцать пять лет! И скажу, что на вас любое платье село бы идеально!
— Двадцать пять лет? — удивилась Дамиана, глядя на лицо монны Риччи. — Глядя на вас никогда не подумаешь…
— Это потому, что я шью с десяти лет! — рассмеялась монна Риччи. — Я ещё при матушке была помощницей, пуговицы пришивала, бахрому и золотые канты. Старая синьора делла Скала очень любила платья отделывать золотым кантом, и заказов делала о-очень много! И я была бы рада обшивать и новую синьору делла Скала, — она подмигнула Дамиане, взглянув в зеркало, — уж будьте уверены, синьор Лоренцо весьма щедр. И мы так рады, что он, наконец, надумал жениться. Этому дому не хватает молодой и весёлой хозяйки, — монна Риччи вздохнула, — покрутитесь, да… Вот так!
— Надумал жениться? — с некоторым сомнением переспросила Дамиана, поворачиваясь перед зеркалом.
Он что же, уже объявил об этом, не дождавшись от неё ответа?!
— Ой, простите синьора! Я знаю, что это секрет, но я так рада, что просто не удержалась! Хотя, это секрет для всех, а от невесты-то, наверное, можно и не скрывать, — она
— Для синьоры Вероники? — у Дамианы даже пальцы похолодели и она осторожно спросила: — А кто такая синьора Вероника?
— Так первая жена синьора Лоренцо. Вы не знали? — монна Риччи бросила короткий взгляд на Дамиану. — Такая трагедия! А я говорила, нельзя брать фату испачканную кровью. Плохой знак…
Дамиана смотрела на помощниц монны Риччи, которые орудовали иголками, подшивая подол платья, и в голове разом собралась мозаика из кусочков.
Так вот в чём всё дело! Маэстро был влюблён в жену своего брата…
О, Серениссима!
И сладкий запах магнолий разлился по комнате с такой силой, словно кто-то расколол склянку духов о мраморный пол…
…Пансион святой Лючии. Покои сестры Агнессы…
Старая ведьма Умберта и рядом с ней Вероника, а на полу, на огромном куске полотна разложена фата невесты. Эту фату, только украшенную камнями и розовым жемчугом, она уже видела раньше, в свой самый первый день в палаццо Скалигеров, когда маэстро и синьор Лоренцо устроили ей экзамен.
Чудесное творение пансионных кружевниц сейчас еще не расшито драгоценностями, а его край испачкан кровью. Кровь, конечно, пытались сводить, но бурое пятно всё равно осталось, глубоко въевшись в переплетение шёлковых нитей.
В углу стоит девочка, видимо одна из кружевниц, что работала над фатой, и её глаза как две плошки полные ужаса, а рядом возвышается старая карга маэсса Ромола с розгой в руке.
— У неё носом кровь пошла, вот всё и изгваздала, дрянь! — и маэсса Ромола бьёт девочку розгой прямо по руками. — Мы всё, что смогли сделали, синьора! Но это же шёлк, боюсь тут уже ничего не исправить.
— Я не надену её! — восклицает Вероника. — Это дурной знак! Надо перенести свадьбу!
— Ещё как наденешь, — шипит Умберта. — Мы не станем переносить свадьбу из-за какой-то там фаты!
— Но это дурной знак! Не будет счастливой жизни!
— У тебя и так её не будет, дурочка! Ты что себе вообразила? — Умберта поворачивается к сестре Агнессе и приказывает, как будто щёлкает бичом: — Все пошли вон! И эту дрянь с собой заберите, — она указывает на девочку, — вышвырните её на улицу. Нам тут не нужна неряха! Чтоб ноги её больше здесь не было! Только выпорите сначала, как следует!