Жемчужница
Шрифт:
В таверне и правда было уже много людей, так что им несказанно повезло успеть, буквально, оттяпать три комнаты из длинных ручек одной пышной дамы, которая так и норовила навалиться на Неа своей объёмной грудью. Мана был готов, если честно, с кулаками на неё броситься, но, о духи, куда ему бросаться? С обожжённой-то рукой?
Да и брат, что б его, оказался хорош: улыбался он этой женщине так сладко, что аж зубы сводило.
Тики с Аланой и Изу и правда пришли тогда, когда комнат уже не было, но их ждал плотный ужин за одним из столов, куда они тут же и присели,
Трапеза пролетела быстро – Алана долго восхищалась запечённой со специями и грибами внутри курицей, обругала тушеную рыбу и чуть не объелась пирожков – благо Микк посоветовал ей притормозить, а то потом можно и из-за стола не вылезти. И надо сказать, хоть сначала девушка на него и обиделась, но в итоге расхохоталась, когда он оказался прав.
– Вот видишь, – назидательно протянул мужчина, когда она поднялась только со второго раза и длинно вздохнула, принимая совершенно страдальческий вид. – А я с тобой еще потанцевать хотел…
На этом русалка подобралась тут же. Мана лукаво прищурился, когда она отвела смущенный взгляд от Тики, и подмигнул ей, улучив момент.
Уж очень хорошо он помнил, как эти двое, поглощенные друг другом, даже не заметили, как Изу от них ретировался.
– Потанцу-у-ешь еще, – беспечно хлопнул его по плечу прошедший мимо них Неа, спешно пробирающийся к выходу. – А коли не наша сиятельная русалка – так тут толпа желающих с тобой потанцевать сыщется!
– Вот и разделите эту толпу на двоих, – Алана махнула рукой и плеснула в старшего Уолкера водой, слетевшей с кончиков ее пальцев.
Неа тут же встрепенулся, отряхиваясь от капель, и хитро сощурился, ничего, однако, не говоря, и, махнув рукой, растворился в толпе, рождая в Мане ужасное чувство… ревности? Куда он пошёл? Неужели всё-таки и правда вновь напьётся и примется танцевать со всеми, кто предложит? Или… или… или…
– И не буду я ничего делить, – оскорблённо протянул Тики, отвлекая мужчину от собственных переживаний, и погладил тут же заалевшую Алану по животу. – Лучше тебя подожду, и потом повеселимся, – улыбнулся он как-то мечтательно, и Мана (отвлекаясьотвлекаясьотвлекаясь) вновь залюбовался тем, каким же ярким и мягким стал его брат рядом с этой девушкой. Изу рядом согласно закивал, скармливая Тиму очередной кусок мяса (он точно был духом?), и Алана закатила глаза, словно не понимала такого желания.
– Ну хорошо, тогда ждите, когда я начну ходить, а не переваливаться, – фыркнула русалка, метая взгляд в сторону Лави, засмотревшегося куда-то в потолок, и незаметно (только для тритона, однако) перенесла водяными нитями увесистую котлету ему на тарелку, оставаясь совершенно невозмутимой.
Мана едва удержался от смешка и уткнулся в свою собственную тарелку, не желая еще раз попасть под раздачу от своенравного мальчишки, которому было четыреста лет, но который вел себя глупее, чем четырнадцатилетний подросток.
Не сразу заметивший перемену Лави, увидев лишнюю котлету в своей еде, как-то недоуменно и совершенно растерянно нахмурился. Снова. Потому что, по правде говоря, подобный казус с трапезой происходил не впервые, а раз, наверное,
И право слова, наблюдать за парнем было так забавно, что Мана уже и не обижался за обожженную руку.
В этот раз, однако, ученик Книгочея превзошел все ожидания мужчины. Словно устав бороться с чем-то неизбежным, он перевел взгляд на младшего Уолкера, только заметив снедь в своей тарелке, и каким-то убитым голосом тихо спросил у него:
– Откуда у меня лишняя котлета? Я же…
Мужчина вскинул брови. Выдавать русалку он не собирался, естественно, а потому, поднявшись из-за стола, нарочито положил именно обожженную руку тритону на плечо и участливо заглянул ему в лицо.
– Что значит лишняя? – поинтересовался он. – Единственная, вообще-то. Ты же еще толком ничего и не съел.
И, пронаблюдав за тем, как ошарашенно вытянулось лицо Лави, незаметно подмигнул прикусившему губу Тики и с достоинством удалился.
В конце концов, должен же и он был на этом празднике как-то себя развлечь.
Правда, удалился он всё-таки наверх, в снятую комнату, потому что находиться на улице ему совершенно не хотелось – была велика вероятность, что Неа пританцовывает с какой-нибудь барышней и соблазнительно улыбается всем красавицам в округе, а наблюдать за этим Мане хотелось в последнюю очередь.
А потому он нерасторопно перевязал себе руку, достал из сумки книгу, которую прихватил с собой ещё на корабле, да только вот дочитать всё никак не удавалось, и, удобно устроившись на кровати, принялся за чтение, погружаясь в мир захватывающих приключений и далёких миров.
Ему не хотелось думать ни о Лави, ни об Алане и её глубоких (и настолько же глубоко интересных) тайнах, ни о Неа, к которому он так ужасно жаждал прикоснуться, с которым желал поговорить, но который игнорировал его, иногда лишь (по ночам, когда крепко спит и не понимает, что делает) обнимая так, словно ничего и не случилось между ними.
Мана был трусом. Мана не любил думать о чём-то сложном. В одиночку – не любил. И если в детстве делиться всеми проблемами с близнецом было чем-то естественным, чем-то даже правильным, то с возрастом он всё больше начал осознавать, что они с Неа – разные люди. Что однажды их пути разойдутся.
Потому что Неа – будущий император, а Мана… а Мана лишь его больной братец, который только на работу с книгами и способен.
Мужчина поджал под себя ноги и углубился в чтение, стараясь не думать ни о чем лишнем. Отмечаемый в Коралловой Лагуне праздник был праздников в честь огромного улова рыбы, а рыбу в этих местах очень любили, так что гулянья явно продлятся до самого утра, и ждать брата нет никакого смысла. Неа заявится с рассветом – или не заявится, а останется ночевать у какой-нибудь красотки, счастливый и пьяный. И – совершенно удовлетворенный происходящим.