Жемчужница
Шрифт:
— Если хочешь, я буду даже сказки тебе читать, — с явной улыбкой в голосе пообещал он, и Алана не сдержала смешка, чуть отстраняясь и вскидывая на него глаза. Щеки у нее полыхали, но ей было так плевать на это… У Тики сердце колотилось быстро-быстро и очень сильно, и это было самым надежным доказательством того, что ее не осмеют и не предадут.
— Останься со мной сегодня, — попросила она, не отрывая от мужчины взгляда. — Пожалуйста… — и удивленно дернулась, когда Микк снова потянул ее к себе. Так обычно он тащил на руки Изу, отчаянно смущающегося (наверное, потому, что уже считал себя взрослым?..), но не выказывающего никакого сопротивления. Напротив — мальчик сам льнул к нему и ласкался, и что ж… Не зря.
Тики уложил ее на кровать
— Сказки читать не будем? — ласково усмехнулся он, и девушка замотала головой, чувствуя себя и хорошо, и неловко, и как-то… почти привычно. — Тогда расскажи… что тебе именно снится, что ты не спишь по ночам? Я знаю, твои воспоминания о суше — это еще та мясорубка, но…
— Шан и Роц, — девушка посмотрела ему в лицо, ловя золотистое мерцание глаз в свете свечей и почти не боясь вот так говорить об этом. Почти — потому что это все равно было гадко, но в присутствии Тики ощущалось именно что просто страшным сном. — Я… я каждый раз откусываю Шану язык, когда он… — она не знала, как это называется, но если это тоже поцелуй, как сказал тогда Роц — у людей слишком мало определений, потому что поцелуй — это же призрак привязанности, разве нет? А это — это мерзость какая-то.
Мужчина успокаивающе провел ладонью вдоль позвоночника, тяжело выдохнув и опалив дыханием ей макушку, но ничего не ответил, и Алана продолжила, прикрыв глаза и чувствуя, что вновь может поделиться своими страхами и опасениями.
Правда, было немного жаль, что сам Тики с ней так ничем не делится, словно не доверяет или что-то в этом роде, и это заставляло чувствовать себя какой-то стервой, использующего отзывчивого мужчину как плакательную жилетку. Чувствовать себя эгоисткой, лишь забирающей и ничего не отдающей взамен.
— А потом он забирает у Роца нож, которым тот отрезал плавники, и вонзает его в хвост, и смеётся, манта его сожри, смеётся, — бормотала Алана, крепко зажмурившись, и вспоминала, как её трясло в панике в первую ночь, когда пришлось остаться в комнате одной. Тени тогда напоминали мечи, а любой скрип заставлял дергаться и вглядываться во тьму до кругов перед глазами. Она тогда просидела всю ночь, забившись в угол кровати, и окружила себя водяными копьями, а дверь — замуровала, и ей все равно казалось, что кто-то стоял там, в коридоре, и только и ждал, когда девушка отвлечется. Это было ужасно. Это было выматывающе. — Я боюсь спать, Тики, — со вздохом признала Алана очевидную вещь. — Мне кажется, что только стоит закрыть глаза, как в комнату кто-то ворвется. А когда я всё-таки закрываю глаза, то вижу, как Шаг и Роц гогочут надо мной, как те гниды убивают моих сестёр и братьев. Почему я вижу именно это? — шепотом выдохнула девушка, подняв лицо к Тики. — Почему мне не снятся водопады, которые однажды показала Элайза? Или, как же их там, павлины? Они же такие красивые! — воскликнула она, поджав губы, и напряженно нахмурилась, уткнувшись носом мужчине в грудь.
— Самое страшное для нас всегда сильнее самого светлого, что бы ни кто там ни говорил, — мужчина прижался губами к ее виску, как будто хотел забрать этим жестом все ее плохие воспоминания, и девушка устало улыбнулась, почти чувствуя, как засыпает, но в то же время продолжая упорно бороться с накрывающим ее веки наваждением. Ей было важно поговорить с Тики сейчас. объяснить ему, рассказать.
И у него очень быстро билось сердце — как будто он беспокоился, как будто она была ему дорога.
Она же правда ему дорога?.. Он же хоть немного привязан к ней? Может быть, так, как к Изу?
Он ведь даже не смотрел на нее, когда перевязывал.
— И что тогда делать? — глаза Тики мерцали в сумраке наполненной тенями комнаты, и Алана любовалась им — но выкинуть из головы собственные страшные воспоминания все равно не могла.
— Бороться с ними, — тихо, но очень убедительно отозвался мужчина. — Знаешь… — он издал короткий смешок, но все-таки продолжил, хоть как будто и опасался чего-то неясного — того, что его слова могут только сильнее испугать ее, может быть?.. — Знаешь, когда мне было лет пятнадцать, я отправился со старшим братом — он у меня отменный дипломат, надо сказать — за море, в одну из северных стран. Я сейчас и названия не вспомню даже… они такие заковыристые все, а тогда мне и вовсе плевать было — мы с Неа и Маной росли вместе, и в общем… толк вышел только из Маны на поприще науки. Но я к чему… во время путешествия мы напоролись на пиратское судно. Кто его знает, откуда оно в нейтральных водах взялось, но нас взяли в плен, а у капитана нашего корабля был маленький сынишка примерно возраста Изу. Которого на моих глазах и убили.
Алана крупно вздрогнула, порываясь отстраниться и посмотреть в лицо Тики, говорившего от этом так спокойно и с такой горечью в голосе, что хотелось, ужасно хотелось, поддержать его, обнять и успокоить, но мужчина не позволил даже двинуться, прижимая к себе так крепко, словно желал впитать в себя.
— Я был так близко к нему, я мог его спасти — нужно-то было всего лишь выскочить из бочки, в которую брат меня сунул, но меня парализовало, о дракон, я так испугался, трус подболотный, — в смиренном гневе выпалил Микк, ужасно в этот момент напоминавший Алану себя саму. — Я же всегда храбрился — и хвастался своей храбростью, своим бесстрашием, а как до дела дошло, то оказался пустышкой, спрятал голову в песок, — он издал ироничный смешок, проведя лицом по волосам девушки, шумно вздыхая, и хмыкнул. — Он снился мне каждую ночь на протяжении года, — Тики погладил её по спине, мягко пробежавшись пальцами по позвонкам и вызвав сладкую дрожь, змеей свернувшуюся в тугой комок в низу живота, и уткнулся носом за ухо. — Тянул свои маленькие ручки, показывал на нож в животе, обвинял в своей смерти, а я ничего не мог поделать, потому что прекрасно осознавал свою вину. А потом как-то раз на улице встретил девочку, — вдруг с доброй ностальгией проговорил Микк, — она упала и распорола себе ногу, а я просто не мог пройти мимо и потащил её в лазарет, — он на несколько мгновений замолчал, будто раздумывая о чем-то, и девушка взволнованно подняла на него взгляд, когда ощутила, что его объятия чуть ослабли. Тики неохотно позволил посмотреть на своё лицо, загорелое и даже какое-то золотящееся в лунном свете, и неловко улыбнулся. — В ту ночь мальчик попрощался со мной.
— Значит, именно поэтому ты… — девушка дернулась, выпутываясь из покрывала, и обняла его за шею, на мгновение прижимаясь крепко-крепко, а потом чуть отстранилась и погладила тыльной стороной ладони по щеке. — Поэтому ты так всем помогаешь?..
Мужчина едва заметно кивнул и чуть улыбнулся ей, прикрывая глаза на мгновение с каким-то странным облегчением, словно избавился от тяжелой ноши, и Алана отчего-то подумала… что никто не знал. Может, знал старший брат Тики, но вот близнецы… знали ли они, если Тики вздыхает столь облегченно?
— Мой страх — это мой грех, — между тем произнес мужчина, — а мой грех — это моя трусость и слабость духа. Но у меня было время для их искупления и есть еще по крайней мере хотя бы лет семьдесят, если меня не убьют раньше, — с усмешкой произнес он, и Алана снова прижалась щекой к его плечу, сосредоточиваясь на произнесенных словах. — А у тебя времени справиться с этим не было. И тебе… не стремились помочь.
— Но я сама не помогла им, Тики, — тихо усмехнулась девушка — и вдруг выдохнула: — А может, Шан и Роц — это моя расплата? Как я могу побороть страх, в котором не смогла спасти не то что близких, но даже саму себя?