Жемчужница
Шрифт:
— Очень больно, — хрипло выдавила она — и истерически хохотнула, чувствуя, как лихорадочно и мелко Тики целует ее в щеку и скользит губами к шее — к жабрам. Как будто действительно хотел… к ним прикоснуться?..
Почему он так делает?.. Почему он такой ласковый? Чем она, пусть ненадолго, но заслужила такое счастье?
Алана же была совершенно несуразной, какой-то неправильной, не заслуживающей даже существования, потому что сереброволосые русалки были убийцами, потому что сама она была убийцей, и душа у неё, наверное, была уже давным-давно
Мужчина нежно провёл губами от уха до ключицы, касаясь кожи невесомо, словно бы лёгкий ручеек, и вызывая дрожь по всему телу, дрожь, которая тут же змеей метнулась вниз и улеглась тугим узлом, и тихо выдохнул в каком-то даже взволнованном отчаянии.
Ну почему он такой?.. Почему так заботится?
— Я не буду смотреть, если хочешь, — прошептал Тики, чуть отстранившись и мягко погладив Алану по щеке. — Только, пожалуйста, не мучай себя.
Она так любила его. Так… сильно.
Алана прижалась к Тики крепче, чувствуя, как тяжелеют ноги, срастаясь в хвост, и ласково прижалась губами к колючей щеке, обжигая губы горячей кожей и совершенно не представляя, как сказать ему обо всем, что сейчас ощущает.
Что рвется внутри неё.
— Ты замечательный, — выдохнула девушка в конце концов. — И это очень нечестно — то, с какой простотой ты понимаешь, что надо делать в тот или иной момент. Неужели тебе не надоедает вечно меня успокаивать?
Микк подарил ей маленькую печальную улыбку и погладил ладонями по плечам, останавливаясь на предплечьях и не отпуская.
Алана ощущала, как ее чешуя трётся о ткань его брюк, и кусала губы.
Ей отчаянно хотелось… чего-то. А чего — непонятно.
— Ты мне не надоедаешь, — мягко произнес мужчина. — Ты очень… важный для меня человек, которому я всегда буду рад помочь всем, что только в моих силах, — тихо выдохнул он. — Поэтому… пожалуйста, не бойся говорить мне о чем-либо. Я никогда не причиню тебе вреда.
Алана зажмурилась, перекатывая эту фразу — замечательную, потрясающую фразу — на языке, и закусила губу, просто не зная, что ответить, а потому лишь уткнулась носом Тики в шею, легонько поводив им по его коже, как делали это сирены, чтобы выразить свою привязанность, и кивнула, осторожно прикоснувшись самым кончиком хвоста к ногам Микка.
Тот словно бы замер в ожидании чего-то, и девушка, нещадно краснея и проклиная все на свете, потянулась пальцами к его лицу, ловя удивление в золотом взгляде, а потом накрыла ладонями глаза мужчины с тихим вздохом.
Вода поднялась с кровати, окружая её пузырём, и Алана на мгновение подумала, что было бы хорошо сейчас растянуться где-нибудь в речке (про море нельзя было вспоминать, нельзя), но Тики как раз в этот момент медленно сглотнул, и она встревоженно пробормотала:
— Я не хочу, чтобы ты его видел.
— Ну и дурочка, — выдохнул он и глухо хохотнул. — Лучше бы обняла, не буду я смотреть.
Алана издала нервный смешок и скользнула ладонями по его щекам, случайно задевая губы большим пальцем и замирая на секунду. Потому
Девушка потянулась к нему, покорно обнимая и почему-то пребывая в твердой уверенности, что глаз мужчина и правда не откроет.
И она снова прижимаясь к нему голой грудью, а его это, кажется, совершенно не волновало. Или все-таки волновало…
Тики гладил ее по спине, даже не обращая внимания на то, что внутри водяного пузыря они находятся вместе, и Алана медленно выдохнула, ощущая жабрами сладко-приятный аромат таинственных масел в прохладной воде.
Кажется, это было одним из самых лучших утр за последние четыре сотни лет.
Вечно это продолжаться не могло, конечно, и отстраниться все же пришлось, но после таких… откровений (такой откровенности между ними, обнаженности, беззащитности) ей стало заметно легче.
Тики обработал ей ноги, как только она отправила воду обратно в ванну, и вновь улыбнулся (как будто она не жаловалась ему снова и не закатывала глупых истерик):
— Ну что, поворачивайся спиной?
Алана молча кивнула, просто не находя слов, чувствуя себя немой рыбой, и повернулась к нему спиной, чувствуя себя такой лёгкой и тяжёлой одновременно, что хотелось просто разорваться на части от всех тех противоречий, что сейчас томились в ней.
Руки Тики касались её так трепетно, так аккуратно, что Алане казалось, словно она была драгоценностью в его руках, чем-то невообразимо хрупким и ломким, способным от одного неверного движения рассыпаться песком, развеяться морской пеной.
Но ведь она никогда не была такой! Всю свою жизнь она была бойкой и самостоятельной! Всю свою жизнь считала себя твёрдой и прочной как подводные скалы!
Так почему, манта всех сожри, сейчас она была такой податливой? Почему в руках именно этого мужчины?
Когда Тики закончил с перевязкой, Алана позволила себе напоследок коснуться кончиком большого пальца на ноге его ступни, словно бы невзначай, словно бы случайно, потому что дрожь от этого невинного (хотя как невинного? Она касается ногами постороннего мужчины! Того, кто точно не сможет стать её мужем!) жеста прошлась по телу до самой макушки электрическим зарядом, словно её умудрился ужалить угорь, и улыбнулась, наклоняясь за ханбоком.
— Ты же помнишь, что мы хотели к хозяйке за платьем зайти? — поинтересовался Тики, помогая завязать жакет, и девушка постаралась как можно увереннее кивнуть, чтобы не показать, что, океанские пучины, забывала обо всем, когда он был рядом.
За платьем они действительно зашли. Уолкеры и Изу (до страсти счастливый и сияющий) ждали их внизу, и когда Тики сказал, что им нужно зайти в хозяйкину лавку, Неа только как-то очень понимающе промычал и стрельнул в Микка озорным взглядом, из-за чего тут же полетел со стула, снесенный потоком ветра. Причем, ветра очень холодного, Алана даже поежилась и бросила на Тики недоуменный взгляд.