Жена Эмина. Его наследник
Шрифт:
Моя девочка. У меня есть сын от любимой женщины.
Мысли скакали то вверх, то вниз. От положительных до отрицательных и обратно. От мата до нежности.
– Ты мой папа. Они называли тебя Эмином, а я знаю, что моего папу зовут Эмин. Мама рассказывала.
Я посмотрел в наивные глаза ребенка и мыслями вернулся в аэропорт. Да, он вполне мог услышать, как Коля называл меня. Малой сложил два плюс два и догадался, кто звонит с телефона его матери.
Я иронично усмехнулся. Смышленый
– Значит, ты делился секретами не просто так? Понял, с кем разговаривал? Имя мое услышал?
Малой неуверенно кивнул, не отводя своего взгляда от моего лица. Любопытные глаза у него, заинтересованные. Серые. Мои.
– Почему так смотришь? На кого я похож? – спрашиваю сипло.
– На моего папу, - улыбается робко, - мама часто рисовала тебя. Я сохранил все рисунки.
Не пугается. Рассматривает только с серьезным видом, будто думает: сгодится на роль отца или нет?
Сгожусь. Только с твоей матерью разберусь для начала. Мы ведь оба хотим, чтобы она с нами осталась, верно, малой?
А другого не будет. Иначе не выйдет. Либо с нами, либо одна с другим мужиком. Своего сына я не отдам на воспитание Алиеву. Надеюсь, моя наивная девочка на это даже не рассчитывает.
– Смотри, у нас даже родинки одинаковые!
С этими словами детская рука тронула меня за подбородок. Я вздрогнул и поначалу даже отшатнулся.
Так сильно сердце понеслось, что невмоготу каменную статую стало изображать.
– Вот тут, - теплые пальцы настойчиво коснулись подбородка.
Его звали Эльман.
Это был первый секрет, которым сын поделился со мной по телефону, когда позвонил мне в аэропорту.
Маленькая говорила, что не хочет вспоминать меня, но в то же время назвала сына созвучным именем. Я усмехнулся. Чертовка.
Значит, пока я в Волгограде власть загребал, она моего сына растила. Почти четыре года. Как так получилось?
При мысли о Диане в глазах чернело.
А эмоции брали верх над разумом.
Поэтому я заставил ее ехать с Колей, а не с нами. Оставил себе время. Тьму переждать. Попытаться понять. Вспомнить, при каких обстоятельствах расстались и кто кого в итоге бросил.
И я бросил.
Отправил, куда глаза глядели.
Чтобы в одиночку властью наслаждаться. Смаковать. И медленно сходить с ума от мысли, что она может быть счастлива и без меня.
Сам утопил. За нас двоих решил.
Но она могла сказать о сыне.
Сучка.
Могла.
Но боялась.
Всю дорогу до города Эльман не спал. Говорил, говорил без остановки. Он не мог наговориться, а я наслушаться. Впитывал как губка каждое слово из той жизни, которую проживал он без меня.
Больше так не будет. Не будет бабушки и мамы без отца.
– Бабуля готовит вкусные пирожки.
– Я как-то не ел пирожков, - ответил я напряженно.
Реально не ел. И удивленный взгляд Эльмана толкает меня на мысль, что это странно.
– Правда?
– Правда. Но если бы ел, мои любимые были бы тоже с капустой, - убеждаю малого.
Он улыбается. Я тоже. Зависаю немного, но стараюсь не отвлекаться от дороги. Нельзя. Доедем и наверстаем, все наверстаем.
Бросив взгляд в зеркало, ловлю свет фар. Коля догоняет, а внутри – она. Конечно, никуда она не денется. При мысли о Диане вновь просыпается зверь, который при сыне моментально засыпает.
Сын.
Новое слово.
Пытаюсь ощутить языком, проговорить. Выходит сложно. Тяжело. На грудь плиту словно положили, придавили и заставили говорить.
А как говорить? Плита же. Каменная, тяжелая. Холодная.
Пока не получается. И говорить с сыном тоже тяжело, Эльман будто чувствует это и болтает без умолку. Ему есть, что рассказать. У него жизнь будто во сто крат насыщеннее моей.
Такое ведь невозможно?
Или возможно?
Мы приехали глубокой ночью. Под конец дороги я ехал в молчании – Эльман заснул. Я этого желал и не желал одновременно. Тяжело, не свыкся, но и радостно до дикости.
Когда я взял его на руки и занес в дом, меня будто в камень превратили. Дыхание такое родное лицо опалило. Он спал в моих руках. Маленький, беззащитный. А я был тем, кто теперь отныне защищать его должен. Ото всех, ото всего. И не только защищать, но и любить, а с последним пока штормило в разные стороны – то гневался за упущенное, то радовался от будущего.
За что она так со мной?
А за что я так с ней?
Когда все докатилось до такого, что я четыре года не знал о существовании у меня сына? Врачи же сказали, что не беременна. Я отпустил. А она промолчала.
Сука.
Моя маленькая девочка.
Я уложил мальчика в кровать. Здесь все было готово для него. Для нас. Черт знает, сколько еще в Польше придется торчать, мне нужны реальные документы на сына. Где я отец, а он носит данное ему имя.
Так меня штормило не один день.
Бросало из крайности в крайность. Мой шторм доводил ее до слез. До страха. Хотя я пытался подарить ей ощущение безопасности.
Мне не хотелось, чтобы она плакала. Я хотел видеть ее как на том видео, где она улыбается, вероятно, моему сыну. А я гадал еще, кто оператором был. Кто рядом с ней так близко мог находиться.
Конечно же, сын.
А потом она спросила, в качестве кого я заберу ее в Волгоград.
– В качестве кого? – переспросил я.
Она кивнула. Для нее это важно. Мега.