Жених на замену
Шрифт:
Каждый раз как я чувствую желание, азарт, страх, любые сильные яркие плотские эмоции зверь внутри оживляется и артефакт усиливает воздействие. Вот уже пару лет он не может до конца справиться и от натуги впивается в кожу, пытаясь быть ближе к объекту воздействия, к моей волчице. Все это не может длиться бесконечно, мое изобретение конечно революционно, но несовершенно и абсолютно бесполезно. Никто из двуликих не захочет подавлять зверя.
А я хочу. Не хочу быть такой, какой была в свой первый оборот. Не хочу позволять любому чужому мужчине делать со мной всякое… Меня
И тем не менее, прожить всю жизнь под артефактом невозможно. Короткая и безрадостная это будет жизнь. Смотрю на себя в зеркало и вспоминаю слова Хардмана.
«Любой волк прежде отгрызет себе лапу…»
Мне безразлично, что это похотливое животное обо мне думает. БЕЗРАЗЛИЧНО! Как будто мне хотелось быть в бесконечном списке его любовниц. Еще чего! Весь город знает какие там в их логове порядочки и сколько Хардманов появляется вне брачных уз. А мэрия смотрит сквозь пальцы и знай себе записывает новорожденных волков Хардманами— еще бы, сильный и многочисленный клан оборотней это не худшее дополнение к городскому быту. У нас тихо и безопасно, к нам неохотно ездят вампиры и проезжие оборотни ведут себя тише воды. А эпизодов насилия оборотней над людскими женщинами не больше чем с мужчинами-людьми. И я прекрасно понимаю, что это потому, что оборотням в их клане дают сбросить пар, не загоняют в наши, человеческие строгие рамки брачных уз.
Рационально и продуктивно? Да. Отвратительно? Да!
Робко беру давно забытую пудреницу и прохожусь пуховкой по лицу. Взгляд Хардмана обжег во мне что-то до самых костей. Презрение, отвращение и гадливость. Неужели я настолько неприятна?.. Выгляжу, конечно, больной, круги под глазами, кожа бледная, тонкая, кое-где просвечивают сосуды. Волосы блеклые, и я скова похудела. В расстегнутом вороте платья краснеют рубцы, оставленные артефактом.
Да, настолько — приходится признать. Я и так не родилась яркой красоткой, а вечная борьба со зверем изуродовала меня окончательно. Ну и пусть! Гневно засовываю пуховку обратно в коробку. Зато я мыслю своей головой, а не тем что между ног.
Встаю и иду укладываться спать.
Регенерация восстановит здоровье, когда придет время снять артефакт. Точно узнать насколько сильно я навредила своему зверю пока не могу, но каждый раз наполняя артефакт я убеждаюсь, что волчица жива. Потому что если она умрет, другого источника магии у меня, двуликой, не будет. В практической магии я слаба как ребенок. Придумать новое, изучить то, что доступно — о, в этом я хороша. А вот даже мои личные артефакты частенько наполняет добрый заботливый Крис. Все, кроме самого главного. Его поддерживает мистер Густав, опекун. Я придирчиво снимаю артефакт каждые три месяца, уезжая в дальнее поместье Валле и закрываясь там ото всех на две недели.
Эти две недели каждый раз ужасны.
Восстанавливается тело, зверь поднимает голову. Меня мучают перепады настроения, бессонница и желание. Из собранной благовоспитанной девушки я становлюсь взбалмошной, глупой волчицей, которая хочет носиться по лесу, охотиться, играть и больше всего — спариваться.
Совсем скоро я стану
Но выхода нет. Периоды, когда я могу носить артефакт не снимая, все короче, а мой вид все хуже. Нельзя угнетать зверя без вреда для себя бесконечно. Поэтому опекун принял решение — свадьба будет осенью. К чему оттягивать неизбежное, я и так славно пожила человеческой жизнью аж до двадцатилетия.
Сижу в постели с бумагами при свете ночника. Столько еще нужно сделать, столько рассчитать. Если бы не взяла грант за фонарное освещение, то ни за что бы не дали строить фуникулер. А так столичные власти наблюдают за «самородком» так что снизошли.
Под дверь подсовывают письмо.
Минуту сижу не решаясь. Что сделать? Сунуть его скорей обратно, пока мой романтичный брат не ушел? Чтобы видел что я не собираюсь его даже читать. Я слышу как он стоит за дверью. Ждет чего-то.
Меня пробивает ужасом. Если Кристоф вообразил, что это его последняя ночь перед героической смертью на дуэли, он может решиться на что угодно. Я должна предотвратить это любой ценой! Он или никогда не простит себе этого, когда поймет всю нелепость, или уж не отступится из-за пресловутого сказанного вслух признания.
Тороплюсь к двери и решительно щелкаю замком. Так громко как могу. Слышу его удаляющиеся шаги. Все правильно, Крис, ты еще будешь рад, что сейчас эта дверь не открылась перед тобой.
Открываю письмо. Все как я и думала.
«Моя дорогая Вэл, моя милая добрая Вэл. Любимая…»
Крис очень поэтичен и мил. Даже процитировал пару строк из моих любимых стихов. Это письмо совсем как он — трепетное, доброе и отчаянное. И оно не должно быть ко мне.
— Какой же ты глупый, Крис. Какой глупый…
Он не знает о моем артефакте. Знает только опекун. Если бы ты знал, милый добрый Крис, что я, как и всякая другая волчица этого города, скоро буду умолять Рейнара Хардмана взять меня, что бы ты тогда сказал о своей «нежной розе на безжалостном ветру жизни». Бросаю письмо в огонь камина и снова сажусь за работу.
Сплю тревожно. Просыпаюсь, когда слышу шаги в саду. Подскакиваю в постели и кидаюсь к окну. Кристоф и его верный друг Реми Васко в темноте пересекают сад и садятся в поджидающий кеб.
И сердце болезненно сжимается. А если Хардман убьет его? Что если этот зверь не сдержит слова? Покалечит, изранит этого милого доброго мальчика, такого славного и ранимого.
Но что я могу поделать? Кидаться на защиту Криса в дуэль значит унизить его мужскую честь. Да и не справиться ни мне, ни ему, ни даже нам вдвоем с таким двуликим как Рейнар Хардман. Он же вот-вот станет главным в этом их клане, а значит сильнее любого волка у нас в городе и во всем графстве.
Вспоминаю как он вошел в кабинет и разом заполнил его своим присутствием. Высокий, широкоплечий, свободный в движениях и словах. Альфа.