Жестокая любовь мажора

Демина Маша

Я, если честно, даже не поняла, как все закончилось. Все происходило словно в каком-то тумане. Сквозь который я все еще слышу его мученические стоны и прерывистое дыхание.

Я продолжаю находиться в оцепенении, даже когда стою и мою руки, потеряв ход времени. Если я думала, что в клубе дерьма повидала, то сегодня меня настигло глубочайшее разочарование.

— А ты ничего, — Петровна хлопает меня по спине. — Крепенькая оказалась, с виду, думала, ты вот-вот в обморок свалишься.

И, посмеиваясь,

уходит.

А я так и стою, держа онемевшие руки под проточной водой. Спертый дурной запах все еще стоит в моих ноздрях, горле и легких.

Из оцепенения меня вырывает крик медсестры:

— Эй! Новенькая где? Санитарочка!

— В процедурном была.

— Зовут-то ее как?

— Алиса.

— Алиса! — тут же зовет меня медсестра по имени и заходит в процедурную.

Я уже вытираю руки, когда мы встречаемся с ней взглядом.

— Ну ты чего зависла тут? — недовольно качает головой. — Работы по горло, а она руки намывает. Помогай иди давай.

— Хорошо, — мой голос слабый. — Что нужно делать?

— Там парнишка поступил, нужно на рентген отвезти.

Киваю и выхожу следом за торопящейся медсестрой. Она вручает мне историю болезни и больного в каталке.

.

— Что с ним?

— Подозрение на перелом, — бубнит медсестра, регулируя капельницу у лежачей в коридоре бабушки.

Парнишка сдавленно стонет.

— Может, ему обезболивающего дать?

— Вези давай. Сестра милосердия, — фыркает с насмешкой женщина.

Я беру кресло-каталку и толкаю к рентген-кабинету.

Стучу в металлическую дверь, из-за которой раздается крик: «Я вызову!»

Сдунув прядь волос с лица, откатываю кресло в сторону и сажусь на металлические сиденья.

Но просто смотреть на страдающего паренька, раскачивающегося из стороны в сторону, невыносимо, поэтому пытаюсь отвлечь его.

— Ты как так умудрился?

Не отвечает. Только ерзает в кресле. Что ж, попробуем еще раз.

— Сильно болит?

Он зыркает на меня из-под челки. Злобно так.

— А ты как думаешь? — пыхтит он, прижимая к себе травмированную руку.

Я вскидываю брови.

— Ну раз огрызаешься, значит, жить будешь.

Отворачиваюсь. Кладу ногу на ногу и, положив историю болезни на колени, откидываюсь на спинку сиденья. Вот же маленький говнюк.

— Извини, — бурчит он, тем самым возвращая себе мое внимание. — Я просто… нервничаю.

Медленно растягиваю губы в улыбке, качая головой.

— А нервничаешь чего?

Он мнется, оттягивая рукав толстовки, но все-таки цедит:

— Если родители узнают, они меня прибьют.

Облокачиваюсь на колено и подпираю подбородок кулаком.

— Что же ты натворил такого?

— Неважно.

Протяжно вздыхаю и пожимаю плечом.

— Ну, значит, не так тебе нужна помощь.

И мальчишка

тут же оживляется:

— А как ты можешь мне помочь?

— Сначала расскажи, что произошло, а потом я подумаю, чем смогу помочь.

Пыхтит. Сомневается. Но, видимо, приходит только к одному решению.

— Я с лагеря сбежал, — опускает виновато глаза. — И еще… ну я это… выпил… немного. — Тянет рукав сильнее. — А потом решил угнать электросамокат…

— Вижу, угнал, — тихо произношу я.

Дергает коленом, размышляя над чем-то, прежде чем говорит:

— Они полицию вызовут, да?

Поднимает на меня затравленный взгляд и тут же снова прячет его.

— Боишься полиции?

— Угу, — бубнит он. — Я ведь и тренера подвел. Он же присматривает за нами в лагере. Ответственность несет. А я разозлился на него за то, что отстранил меня на неделю от тренировок… и вот… Черт, что теперь будет? — сжимает здоровую руку в кулак. — Если полиция узнает, его, наверное, уволить могут… а он хороший. И наказал за дело, справедливо. Это я дурак… теперь вообще не смогу тренироваться… — Шипит и судорожно мотает головой. — Какой же я придурок…

Я подаюсь вперед и накрываю его плечо рукой.

— Эй, ты чего… — закусываю нижнюю губу. — Не расстраивайся. Мы что-нибудь придумаем.

— Что? — сдавленно скулит он.

— Ну не знаю, сейчас сделают тебе рентген, а там у меня есть одна идейка.

Он шмыгает носом и поднимает на меня большие блестящие от слез глаза.

Я улыбаюсь, чтобы немного подбодрить его.

— Ты ведь подыграешь мне, — подмигиваю, — братик?

Мальчишка снова шмыгает носом, вытирает рукавом лицо и кивает.

Дверь рентген-кабинета открывается, и, возникший на пороге мужчина, приспустив на носу очки, окидывает нас взглядом и кивает:

— Проходим.

Я поднимаюсь, вручаю ему историю болезни, а затем берусь за коляску, но рентгенолог останавливает меня.

— У него, что, нога сломана?

Я непонимающе свожу брови.

— Н-нет, вроде рука только.

— Ну так пусть сам и дойдет. Что вы из парня инвалида делаете? Давай, давай, шевелись, — подгоняет он мальчишку, и тот, кряхтя от боли, встает на ноги и плетется в кабинет. Дверь закрывается.

Я сажусь обратно и под усталый вздох подпираю лоб ладонью. Пытаюсь прикинуть какие есть варианты, чтобы помочь этому сорванцу, но их немного. Достаю из кармана телефон, быстро набираю Рому. Только потом соображаю, сколько сейчас времени и гримасничаю, до боли закусив губу. Уже собираюсь сбросить, но на другом конце раздается сонное:

— Да… Алис, ты чего так поздно, что-то случилось?

— Ром, привет… Ты извини, что уже ночь… эм… тут такое дело, — нервно убираю прядь волос за ухо. — Мне твоя помощь очень нужна.