Жестокии развод
Шрифт:
Я молчу. Я продолжаю смотреть на уже потухший телефон, не двигаться и молчать, пока меня изнутри растаскивает до основания…
– Галя, послушай, – муж делает ко мне шаг и еще раз вздыхает, – Я знаю, что ситуация могла бы показаться тебе неправильной, но ты так думаешь только сейчас. Пойми. Нам вместе плохо, зачем дальше страдать? Это последний шанс стать счастливыми! Да, тебе будет сложно, но ты выглядишь нормально, ты интересная, ты сможешь найти себе мужчину. За детей тоже не переживай. Когда мы с Настей поженимся, они не останутся за бортом.
– Что? – хрипло переспрашиваю,
– Я не хотел говорить так, но, наверно, лучше будет, если ты узнаешь от меня и сразу. Я снова женюсь. Через месяц или два, но ты правда не переживай. Они хорошо ладят. И это возможности, Галя! Она из очень богатой семьи, Марине готова помогать с продвижением ее страницы в соцсетях. Все будет хорошо. А ты? У тебя будет время построить свою жизнь. Все в плюсе, разве нет?
Медленно моргаю. Что он только что сказал?…
– Я все понимаю, – Толя понижает голос и делает еще один шаг ко мне, – Все это очень внезапно, но ты…
Наконец-то я поднимаю на него глаза и смаргиваю слезы. На мгновение, несмотря на все то, что сейчас здесь происходит, я вижу в нем опору из прошлого и близкого человека…
Его, конечно же, нет. Но мне это просто нужно…чтобы не утонуть.
– У меня мама умерла, – шепчу еле слышно, оборвав его на полуслове.
Толя замирает.
Где-то вдали гудит клаксон. Наверно, наш сосед снова так требует свою молодую жену на улицу, чтобы она переставила машину. Никак девчонка не может парковаться на одно место, а не посередине.
В доме по-прежнему одни предатели.
Но какая разница? Все это отходит на второй план, потому что у меня умерла мама.
5. Чай с малиновым вареньем Галя
Иногда что-то стирается из твоей памяти так, что ты, даже приложив максимум усилий, ни за что не вспомнишь, что происходило. Это называется травма. Раньше я думала, что такие страсти только в фильмах бывают, или что-то вроде «хорошей мины при плохой игре», то есть если нас застукали, ври до конца. Прикидывайся. Придумывай амнезию. Такую удобную амнезию…
Нет, так правда бывает. Я совсем не помню, как оказалась в Петербурге, как добралась до маминого дома, поднималась по лестнице, открывала дверь. Восемьсот километров стерлись по щелчку пальцев, как будто бы я научилась внезапно перемещаться сквозь время и пространство. Хоп! И ты уже на маминой кухне, стоишь перед чайником и смотришь, как из него поднимается тонкая струйка горячего пара.
– Галь, вскипел давно.
Пару раз моргаю, киваю и берусь за черную ручку. У мамы очень красивый чайник: черный, матовый, с тонким, загнутым носиком. Стильный. Мама очень любила стильные, красивые вещи, и что скрывать? Вкус у нее был отменный. Я помню, как она выбирала этот чайник на иностранном сайте, так как таких у нас не продают. Это его моя тетя привезла из Испании…
Кстати, о ней…
– Галчонок, ну, поговори со мной.
Тетя Лена подходит ко мне со спины и обнимает. От нее пахнет, как от мамы. Они всегда пользовались одним маслом для рук – мятным. И для кого-то это может быть холодным запахом, но для меня он звучит, как самое
А сейчас больно…
Фокус снова расползается, уголки губ идут вниз, а подбородок дрожит. Мамы больше нет, и пусть я цепляюсь за тетю Лену, но это все равно не то. Не она. Лишь призрак…
Я слышала его всю ночь. Мне казалось, что тихой мелодией постукивают ее каблучки, и мама вот-вот откроет дверь моей детской комнаты и улыбнется:
– Я сбежала с последнего акта этой дурацкой пьесы, Галчонок! Пойдем выпьем чая с плюшками, а потом спать, м?
Мне всегда казалось, что мама так извиняется за то, что время от времени оставляла меня с няней, а сама выходила в свет. На самом деле, ей не за что было извиняться. Я любила смотреть, как она собирается на какую-нибудь выставку или в театр, но главное – я любила смотреть, как мама загорается. Как она расцветает…
Нет, ей не за что было извиняться. У меня хорошая мама, которая вытянула меня одна. Отец – фигура эфемерная примерно с двенадцати лет, когда выяснилось, что он крутит роман со своей, как сейчас модно говорить, помощницей. Тогда все было не так стильно, конечно. Любовница-секретутка – это, скажу я вам, не претендует на оригинальность, а еще попахивает нафталином. Так себе история, короче говоря.
Я с ним не общаюсь. Разорвала все отношения напрочь, и, возможно, это было неправильно; возможно даже, что сейчас я получаю от кармы ответку с вишенкой через собственных детей, но…я не жалею. Слышала, что он живет в Германии со своей второй семьей. Единственное положительное – не с той мадам, ради которой он предал мою маму. Да, это единственное, что можно назвать «положительным моментом»…если ты, конечно, можешь и хочешь искать положительные моменты даже на дне.
А может быть, ответка от кармы совсем за другое? Такие мысли оставляют еще большую тяжесть на сердце. Мне не хочется думать, ведь маме действительно не за что было извиняться, а мне? Вдруг со мной все по-другому?
Надо было настоять, чтобы она переехала? Или не ехать за Толей в Москву? Быть рядом с ней. До последнего…сейчас получается, что я ее бросила, да?
Не замечаю, как задаю этот вопрос вслух. Тетя Лена сразу же поворачивает меня на себя и хмурится.
– Ты что говоришь такое?
А я от слез задыхаюсь. Вытираю их, но они льются, и это невозможно контролировать, как боль, которая расходится внутри меня…
– Надо было остаться с ней. Зачем я поехала в Москву? Зачем оставила ее?
– Так, Гала, а ну-ка! Брось сейчас же! – тетя Лена одергивает мои руки и кивает, когда кладет свои на мои щеки, – Не говори так, девочка моя. Твоя мама – взрослая женщина, и она прекрасно понимала, что рано или поздно ты упорхнешь из ее гнезда. Она этого хотела для тебя!
– Чтобы я упорхнула? – всхлипываю совершенно по-детски, а тетя Лена слабо улыбается.
– Чтобы ты жила. Давай, садись. Будем пить чай с малиновым вареньем.
Я бросаю взгляд в сторону накрытого стола, сердце сжимается еще больше, но я рада. Снова слышу маму, пусть это лишь ее призрак и отражение в младшей сестре – плевать. Она будто бы здесь хотя бы на одно мгновение…