Жить не дано дважды
Шрифт:
Однажды увидела на дороге знакомую коляску с серыми лошадьми. Шеф сидел вполоборота к проезжей части шоссе и разговаривал с каким-то мужчиной в гражданском. Этого штатского я не разглядела, только отметила — высокий, в коричневом костюме. Если бы сосредоточила внимание на нем, пошла следом, когда он простился с шефом, все получилось бы иначе.
Если бы! Разведчик — только человек, обыкновенный, которому суждено ошибаться. Тогда все мое внимание было обращено на шефа.
Я споткнулась у коляски. Вскрикнула и присела, растирая лодыжку.
— Что с вами?
Я подняла глаза и чуть снова не вскрикнула — от испуга. Огромные глаза шефа как бы всосали меня всю. Пожалуй, меня хватило только на один глаз, второй, казалось, смотрел в сторону — а нет ли ему работы?
— Вам куда? — спросил он низким басом.
— В Ивановку.
— Садитесь…
Я мгновение колебалась, — вспомнила наказ Федора не попадаться шефу на глаза. Но ведь все равно уже попалась: если узнал, так узнал. Влезла, села рядом. Кони понесли.
— Вы что, постоянный житель Ивановки?
Шефу не приходилось повышать голос, а я должна была прокричать.
— Нет… Мы с братом недавно… приехали… — и в нескольких словах изложила легенду.
Шеф вертел птичьей головкой на стариковском тощем теле. Когда он поворачивался ко мне, я леденела под взглядом глаза-паука. Я даже чувствовала, как из меня уходит кровь.
— Вот мой дом, господин шеф!
Шеф придержал лошадей, я сползла на землю.
— Очень вам благодарна!
— Приятно было познакомиться!
Я подождала, когда уляжется пыль от колес, и побежала на молокозавод. Федор был в отъезде, и до вечера одна мучилась сомнениями. Только дома поведала ему о происшедшем.
— Зачем? — спросил спокойно Федор. — У тебя был план?
Я промолчала. Какой там план, когда я чуть не умерла со страха? Просто мне не терпится — надо же выполнять задание Центра. В конце концов, и эта встреча может пригодиться.
— Пойми, Женя, разведчик не имеет права горячиться. У тебя в характере скверная для нашего дела черта. Рисковать можно и даже нужно, только с расчетом. Знаешь русскую пословицу: поспешишь — людей насмешишь!
— Федор, — говорю я тихо, — ты до войны учителем работал?
Федор чуть опешил.
— Да…
— Я почему-то давно думаю об этом. И кличка у тебя «Учитель». Ты был хорошим педагогом, Федор, правда? Тебя ребята любили?
Федор не любил разговаривать о себе. Поднялся, молча пошел во вторую комнату. Но на пороге оглянулся, поймал мой виноватый взгляд, скупо улыбнулся.
У Семена я выпытала все, что он знал о шефе. Жена шефа — красавица-одесситка. Вдвое моложе его. Чтобы не скучала, он часто приглашает гостей. Адлер тоже там околачивается, — неравнодушен к жене шефа. Но далеко не заходит, видимо, остерегается мужа. Семен давно удивляется: почему Адлер, немецкий офицер, боится Ионеску, румынского майора? Все знают, румыны у немцев не в большой чести. А вот Адлер боится, даже голос у него глохнет, когда говорит с шефом. В народе всякие страсти
Все это я передаю Федору. Вижу, как наполняются его глаза тревогой. Я все же предлагаю — надо проникнуть в дом шефа. Только там можно найти конец нити, ведущей в секретную немецкую часть.
— Введет меня Адлер. Познакомит барышню, скучающую в деревне, с милой супругой шефа…
Федор молчит — обдумывает, взвешивает. Наконец возражает. Это слишком большой риск. Правда, другого выхода у нас нет, а время идет.
— Одно условие, Женя…
Радостно и испуганно бьется сердце. Все-таки опасно.
— Не будешь горячиться — это раз. Будешь все рассказывать мне — это два. Если почувствуешь опасность, уйдешь — это три.
— Ты же сказал — одно условие, — смеюсь я, — а выставил три!
— Ну, три! — чуть приметно улыбнулся Федор, и его лицо удивительно просветлело. — Запиши для радиограммы…
Через час я уже выстукиваю:
«Отдельный маршевый батальон номер четыреста восемнадцать формировался в Яссах. Состав девятьсот человек. Вооружен автоматами МР-43, пулеметами МГ-42. Выбыл на русский фронт. Станцию Унгены прибыло четыре эшелона боеприпасами — авиабомбы, снаряды, патроны. Учитель».
Получаю квитанцию о приеме радиограммы и короткую радиограмму. Расшифровываю:
«Хорошо работаете. Сорок восьмой».
Сорок восьмой — майор Воронов.
Я кубарем скатываюсь с чердака.
— Что случилось? Почему так шумишь?
— Хорошо работаем! — прыгаю я, размахивая листком. — Хорошо ра-бо-та-ем!
Федор читает радиограмму. Невольно выпрямляется, лицо чуть торжественное — точно перед строем, когда объявляют благодарность. Я притихаю. В думах Федор мысленно произносит: «Служу Советскому Союзу».
Да, мы служим Советскому Союзу.
7.
Следующий день — воскресенье.
Я с утра жду Адлера. Выглядываю в окно, выбегаю на террасу, даже выхожу за ворота. Каждый приход Адлера — мука. Но сегодня я сгораю от нетерпения.
Наконец он появляется. Я успеваю принять позу: сажусь у окна, откидываюсь на спинку потертого стула и смотрю тоскующими глазами вдаль.
— Шеня!.. Я и моя коляска в вашем распоряжении!
Адлер шумен, надушен, оживлен.
Я делаю страдающую мину и чуть слышно говорю:
— Надоело…
Адлер не понял.
— О-о, прошу Шеню извинить вашего покорного слугу. Дела задержали. Сейчас я буду искупать свою вину. Мы покатаемся.
Я «капризничаю».
— Мне надоело кататься! Все одно и то же, одно и то же. Ужасная скука, Арнольд. Сколько можно так жить? У меня нет подруги.
— Подруги? Что такое подруга? Ах, друг женский! — Адлер кивает. — Понимаю… Но Шеня разве не подружилась с дефушкой Галя?