Житие маррана
Шрифт:
А ведь Иисус был таким же иудеем, как я. Да что там, куда большим! Сыном матери-иудейки, наследником многих поколений людей, соблюдавших Закон, обрезанных и образованных. Он жил среди них, им проповедовал, из них и только из них выбрал себе учеников. Даже на кресте Его нарекли Царем Иудейским — это ли не высшая честь! До чего же слепы люди перед лицом очевидности.
107
Наконец-то мои сестры прибыли в Сантьяго. Исабель — с дочуркой Аной, а Фелипа — в монашеском облачении Общества Иисуса. Приехала
Мы решили, что жить они будут с нами. Бедняжки очень устали. Вещей у них было довольно мало. Видимо, Исабель продала все, что досталось ей от супруга, и взяла с собой только деньги.
Из саманного кирпича и камней, сваленных на заднем дворе, я соорудил пристройку. Какие-то несколько недель — и у сестер появилась своя собственная комната, обставленная как подобает: кровати, ковры, сундуки, стулья, даже бюро. Жена с удовольствием мне помогала, разделяя мою радость. Она осиротела в детстве и теперь была счастлива снова обрести большую семью. Фелипа сильно изменилась, превратилась в степенную монахиню. Юношеская дерзость исчезла без следа, смирённая черным облачением. Она рассказала, что в день пострижения обитель почтил своим присутствием духовный наставник доминиканцев брат Сантьяго де ла Крус. Церемония прошла замечательно: музыка, цветы, торжественная процессия. Было много гостей, поскольку иезуиты приобрели в вице-королевстве Перу огромное влияние и множество сторонников. Пришли и капитан копейщиков Торибио Вальдес, и член городского совета Диего Лопес де Лисбоа, чрезвычайно щедрый сеньор португальского происхождения.
Я слушал Фелипу молча. Нельзя рассказывать правду тому, кто едва ли умеет хранить секреты. Даже у меня сердце екнуло при упоминании имени Лопеса де Лисбоа, а уж ее-то и вовсе хватил бы удар, знай она хоть сотую долю того, что известно мне.
Вторая сестра, Исабель, с возрастом помягчела. Материнство и раннее вдовство сделали ее похожей и на нашу маму, и на мою избранницу: такие же бархатные глаза, такой же ласковый взгляд. Малышка Ана не отходила от нее ни на шаг.
— Я, пожалуй, поселюсь при коллегии Общества Иисуса, — заявила Фелипа. — Так-то оно лучше будет.
— Что ты, оставайся у нас! — воскликнула жена.
— Спасибо за гостеприимство. Но мое место там.
Супруга понимающе кивнула.
Беседу прервал страшный грохот, донесшийся с кухни. Что случилось? Оказывается, туда пробрались два кота, вскарабкались на бочку, с нее на плиту, обожглись, прыгнули на стол, заметались, опрокинули латунные кувшины и перебили керамические тарелки.
Мало того, непрошеные гости перевернули солонку и рассыпали по полу всю соль, что особенно расстроило мою жену.
— Ох, быть беде! — всплеснула руками сестра, устремив на нас испуганный взгляд своих больших карих глаз.
? ? ?
Суду вполне достаточно свидетельств, собранных против заключенного и в Сантьяго, и в Консепсьоне. Но неповоротливые колеса инквизиторского правосудия
Альмейда выслушивает указания и отправляется их выполнять.
108
Громкий стук тревожным набатом ворвался в мои сны. Жена принялась трясти меня за плечо.
— Франсиско, Франсиско, вставай!
— Да, да, слышу… — Я вылез из кровати и накинул на плечи плащ, висевший на спинке стула. Стук становился все громче и настойчивее.
— Уже иду!
Я взял огниво, нащупал свечу, зажег ее и поплелся в прихожую.
— Скорее… — робко взмолился голос за дверью. Видимо, ночному гонцу было неловко поднимать меня в столь поздний час.
Я открыл и увидел монаха в надвинутом на глаза капюшоне.
— Епископ… — начал он.
— Что, опять кровотечение? — спросил я, осветив его осунувшееся лицо.
Он заморгал и схватил меня за рукав:
— Ради Бога, скорее. Его преосвященство умирает.
Я поспешно оделся.
— Что случилось? — встревожилась жена.
— У епископа снова открылось кровотечение.
Наша дочурка Альба Элена громко заплакала.
— Бедняжка, мы ее напугали, — Исабель взяла ребенка на руки и принялась укачивать.
Я поцеловал малышку, погладил жену по щеке, выскочил на улицу и на бегу спросил:
— Когда это началось?
— Ах, только что. Но он с вечера жаловался на боль в желудке.
— Так что же вы медлили?
Монах не ответил, мешала одышка.
— Почему сразу не послали за мной?
— Его преосвященство запретил.
— Не надо было слушать! Зачем бежать за водой, если дом уже сгорел?
Мы завернули за угол. Впереди показался дом епископа. У облупленных ворот качались два фонаря.
Я стремглав бросился по знакомым галереям. В спальне горела свечка. Удушливая вонь перебивала запах целебных трав, кипевших в котелке.
— Посветите мне! — приказал я и пододвинул к кровати стул.
Прелат слабо стонал и тер ладонью живот.
— Здравствуйте!
Больной не слышал.
— Здравствуйте, — повторил я.
Он вздрогнул:
— А, это вы…
Я измерил пульс и понял, что епископ потерял много крови. Тут подоспели слуги с подсвечниками, и стало видно, какое бледное у него лицо.
— Небо посылает мне искупительные страдания. — Тонкие губы растянулись в горькой улыбке.
— Принесите теплого молока, — велел я.
— Молока?! — епископ скривился. — Какая гадость. Ни за что не стану пить. Меня, грешного, призывает Господь, так что очищения ради придется помучиться. Это куда важнее всяких ваших спринцовок. — Он засмеялся недобрым смехом, но потом снова схватился обеими руками за живот:
— Ай!
— Холодный компресс принесет вам облегчение.
— Оставьте меня в покое, — прохрипел епископ.