Житие маррана
Шрифт:
— Повторяю, злого умысла в этом не было.
Тут брат Урета вдруг остановился, резко повернулся ко мне, схватил ручищей полу плаща и сложил ее втрое.
— Сколько тут складок?
Я совершенно растерялся. Что за ребяческие выходки!
— Ну, три.
— Теперь расправьте.
Пожав плечами, я выполнил просьбу.
— И что вы видите?
— Просто плащ. Без всяких складок.
— Какой из этого следует вывод?
— Святой отец, я вас не понимаю.
— Не понимаете, значит! — Он снова двинулся вперед. — Несколько лет назад в Консепсьоне арестовали офицера
Я шел понурившись и судорожно соображал, что бы ответить, как выбраться из силков, которые расставил коварный монах. Однако он не дал мне опомниться и перескочил на другую тему, стараясь окончательно сбить с толку.
— Вы, кажется, собираетесь жениться на Исабель Отаньес, — беспардонность, видимо, была частью его стратегии.
Голова у меня шла кругом.
— Сначала надо попросить руки девицы, а потом уж говорить о браке, — ответил я и обратился за помощью к Екклесиасту. — «Время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное».
Он слабо улыбнулся и добавил:
— «Время молчать, и время говорить». Да вы знаете Библию не хуже богослова.
— Я начал изучать ее еще в отрочестве, живя в доминиканском монастыре Кордовы.
— Вернемся к теме вашей женитьбы.
— О женитьбе нечего пока и рассуждать. Сперва следует испросить согласия у отца Исабель.
— И обсудить тему приданого.
Я промолчал.
— Тему приданого, да, — не унимался брат Урета. — Одного согласия мало.
Его бесцеремонность приводила меня в бешенство, но приходилось держать себя в руках.
— Вам наверняка известно, что нас с доном Кристобалем связывает давняя дружба. Она зародилась еще в университете Саламанки и значительно укрепилась благодаря тому, что я неустанно хлопотал перед главами всех монашеских орденов, убеждая их поддержать его кандидатуру на пост губернатора. Впрочем, будущий тесть наверняка рассказывал вам об этом.
— Весьма сожалею, но дон Кристобаль ни разу не упоминал вашего имени.
— Подобная скромность делает ему честь!
Тут брат Урета понизил голос и доверительно сообщил:
— Помимо всего прочего, нас объединяет критическое отношение к оборонительной войне.
— О, это деликатный вопрос.
— Ее не одобряет никто: ни епископ, ни настоятели, ни военачальники.
— А Общество Иисуса, напротив, поддерживает.
— Разве что Общество Иисуса. Даже комиссар инквизиции не скрывает своего возмущения. Да и новый губернатор, человек очень и очень немолодой, уже признал бессмысленность этой стратегии. Вот увидите: события еще подтвердят правоту дона Кристобаля.
— Будем надеяться.
— Я всей душой
Я терялся в догадках, перебирая в уме все новые постройки, декреты и начинания. Брат Урета не дал мне ответить.
— Борьба со взяточничеством. — Я уставился на него в недоумении. Куда клонит этот хитрец?
— Или вы не согласны? — прошипел монах.
— М-м-м… да, разумеется! — промямлил я. Это что, насмешка? Или очередная ловушка?
— Едва заняв губернаторское кресло, дон Кристобаль во всеуслышание заявил, что намерен строго наказывать всякого, кто посмеет подкупать его слуг или родню. Раньше так не поступал никто.
На душе было муторно. Докучливый мерседарий совершенно заморочил мне голову.
— О моем друге распускают грязные сплетни, — продолжал он. — Вам известно, кто этим занимается? Крохоборы, которые стремятся выгадать на всем, даже на податях. Сочиняют всякие небылицы, лишь бы поменьше платить. Здесь, в Индиях, полно таких людишек: одной рукой загребают, другой утаивают, скупятся и на милостыню, и на пожертвования. Разве не их обличает в проповедях наш епископ?
Мы почти дошли до холма Санта-Люсия. Вот уже и тропинка показалась. Приличные люди предпочитали держаться от этого места подальше, как будто холм мог выпустить щупальца и затащить их в царство разврата.
— Подозреваю, что с приданым у вас возникнут сложности, — снова полез не в свое дело брат Урета.
Я сделал вид, будто не расслышал его слов.
— Дона Кристобаля, — продолжал мой спутник, — ограбили английские пираты, забрали почти всё. Он и рад бы дать за любимой падчерицей как можно больше, но не может. И на брак ваш не согласится, поскольку вы, доктор, не в состоянии прокормить семью.
— Вот тут вы ошибаетесь, святой отец. Я получаю жалование и гонорары от частных пациентов.
— Неужели?
— Вы что же, сомневаетесь в моих словах?
— В словах не сомневаюсь. А вот в делах — да: на пожертвования вы не слишком щедры.
— Я плачу сколько полагается.
— Это ваше личное мнение. Сведения, которыми располагаю я, свидетельствуют об обратном. Дон Кристобаль не отдаст свою падчерицу человеку, который только и умеет, что говорить. Ему нужны конкретные доказательства.
— Я не любитель пускать пыль в глаза.
— Скажем, мне как визитатору ордена мерседариев необходима некоторая сумма, — неожиданно выпалил он. — Ни обитель, ни епископат лишними средствами не располагают. Заметьте, я не требую у вас того, что церкви и так полагается по праву. Просто прошу взаймы.
Я закусил губу.
— Обещаю подумать над вашей просьбой.
— Вот и прекрасно.
Мы вернулись в центр города. Странное дело: брат Урета не корил меня за блудодеяние и ни разу не вспомнил, где мы встретились накануне. Но зачем тогда было идти к подножью холма Санта-Люсия? По дороге к церкви Святой Марии Милосердной он расспрашивал о епископе Трехо-и-Санабрии, о Франсиско Солано, об университете Сан-Маркос. Уважительно кивал. И вдруг остановился, погладил подбородок, поднял глаза к небу и как бы невзначай осведомился: