Житие маррана

Агинис Маркос

Пройдя несколько шагов в обратную сторону, узник открывает еще одну камеру. Там тоже сидят двое, и они тоже пугаются. Гость представляется, говорит, что зовут его Эли Назорей, в прежней жизни Франсиско Мальдонадо да Сильва. Эли, или Элиягу, — имя пророка, посрамившего жрецов Ваала, означает «Бог мой», а «Назорей» или «Назир» переводится как «посвятивший себя Господу».

— Я недостойный раб Бога Израиля! — с положенным смирением произносит Франсиско.

Арестанты с сомнением переглядываются. Кто же не слышал о шпионах и провокаторах, которых инквизиторы засылают в темницы, чтобы вывести обвиняемых на чистую воду! На речи полагаться

нельзя, подлецы специально учат слова на иврите, знают еврейские традиции и сочиняют трогательные истории. Франсиско говорит, что провел в этой тюрьме много лет. Его вид внушает священный трепет: высокий, тощий, борода с проседью закрывает грудь, длинные спутанные волосы ниспадают на плечи. Тонкий костистый нос и проницательные глаза дополняют внушительный облик. Так, наверное, выглядел бы Иисус, доживи он до старости. Вдруг один из заключенных говорит, что фамилия ему знакома.

— Знакома?

Узник, глубокий старик, сморщенный, как изюмина, кивает и, отодвинув смятое одеяло, приглашает Франсиско сесть рядом с ним на койку.

— Я Томе Куаресма, — представляется он.

— Томе Куаресма! — Франсиско сжимает сухие холодные руки старца. — Мой отец…

— Да, твой отец… — пленник прикрывает глаза, полные скорби. — Мы были хорошо знакомы. Не удивительно, что ты слышал обо мне.

Итак, в новом крыле инквизиторской темницы глухой ночью наконец встречаются два человека, которых многое связывает. Томе Куаресма — один из самых известных врачей Лимы, но в молодости Франсиско не довелось познакомиться с ним лично, хотя дон Диего не уставал восхищаться искусством своего коллеги, лечившего не только столичную знать, но и тайных иудеев.

Старик рассказывает, что его схватили на улице, у дверей дома одного из пациентов. Скрутили, точно разбойника, связали руки и запихали в экипаж. Тюремный смотритель незамедлительно учинил ему допрос, а потом запер в камере вместе с другим несчастным — похоже, держать пленников поодиночке нынче слишком большая роскошь.

Второй заключенный также называет свое имя.

— А я Себастьян Дуарте.

— Шурин раввина Мануэля Баутисты Переса, — уточняет Куаресма.

— Мануэля Баутисты Переса? — удивляется Франсиско. — Вот с кем мне непременно надо поговорить.

— Он велел мне покаяться, — Себастьян Дуарте смиренно разводит руками, — и молить о снисхождении.

Франсиско недоверчиво качает головой и хмурится.

— Сколько ни кайся, инквизиторам все мало. Им подавай имена, адреса, доказательства — еще и еще. Раввин заблуждается: тот, кто молит о снисхождении, себя не спасает, только льет воду на мельницу инквизиции и навлекает беду на единоверцев.

Узники растерянно молчат.

— Неужели Перес так прямо и написал? — не унимается Франсиско. — Не мог раввин быть столь наивным. Наверняка его заставили силой… Не верьте ни единому слову.

— Он пытался наложить на себя руки, — оправдывается Себастьян Дуарте.

— Мой отец просил о снисхождении. Покаялся и примирился с церковью. Но на него все равно напялили санбенито, а семью пустили по миру. Поймите, покаянием и вины не смоешь, и свободы не купишь. Туг только одно из двух: или позволить инквизиции раздавить себя, или стоять до конца, а там уж как Бог даст. Пусть мы в темнице, но дух наш свободен. Это единственная свобода, которую еще можно отстоять.

Томе Куаресма и Себастьян Дуарте недоверчиво качают головами: чудной человек, и речи ведет несообразные! Франсиско

жмет им руки, произносит молитву Шма Исраэль, цитирует псалмы. Уговаривает узников не сдаваться. Напоминает, как Самсон покарал филистимлян.

— Если уж смерти не миновать, так продадим свою жизнь задорого.

Франсиско благословляет единоверцев, гасит свечу, выскальзывает в коридор и пробирается в следующую камеру. Там все повторяется: ночной гость успокаивает испуганных заключенных, один из которых даже валится на колени, приняв его за Христа.

— Нет, я не Иисус, — улыбается Франсиско и помогает несчастному подняться. — Я твой брат. Иудей. Эли Назорей, раб Бога Израиля.

И снова произносит свою проповедь, убеждает не опускать рук, говорит, что в каждом человеке горит искра Божья, загасить которую не могут даже всесильные инквизиторы.

— Они люди, и мы люди, можем потягаться.

Франсиско возвращается в коридор, где догорает факел, и выскальзывает во внутренний дворик. На сегодня хватит. Он доволен вылазкой и решает вознаградить себя еще одним помидором. Затем крадется вдоль стены туда, где из оконца свисает веревка, и взбирается по ней, упираясь в каменную кладку босыми ногами, как учил его в детстве Лоренсо Вальдес. Прежде чем нырнуть в ненавистную нору, узник делает глубокий вдох, пытаясь напоследок вобрать в легкие как можно больше душистого ночного воздуха, Теперь осталось только достать из-за балки железный прут и водворить его на место: чтобы удалась следующая эскапада, необходимо скрыть следы предыдущей.

Документы, подтверждающие встречу Франсиско со старым капитаном Мануэлем Баутистой Пересом, в архивах инквизиции отсутствуют. Но вот примечательный факт: раввин посылает единоверцам вторую записку, которая резко отличается от первой: теперь он призывает их отказаться от показаний, данных под пыткой. Получив зашифрованное послание из рук подкупленного слуги, Себастьян Дуарте не может прийти в себя от изумления. Мануэль Баутиста Перес повторяет слова, произнесенные загадочным гостем по имени Эли Назорей: «Не каяться и не молить о снисхождении. Стоять до конца за нашу веру».

Эли Назорей является в камеры, точно пророк Элиягу к пасхальному столу — вездесущий, но укрытый от глаз стражников волшебным облаком. Даже если бы Франсиско Мальдонадо да Сильва долгие годы не бился в одиночку с инквизиторами, не спорил бы и не писал, он все равно вошел бы в историю благодаря великому подвигу солидарности. Своими поступками сын подтвердил слова отца о том, что каждый человек — это священный храм, и в бездне несчастий сумел возжечь свет благородства.

Судьи скрипят зубами от злости: обвиняемые один за другим отказываются от показаний, вырванных силой. Приходится устраивать новые заседания, искать свидетелей, вынюхивать и выспрашивать, рассылая по городу шпионов.

Однажды ночью какой-то слуга замечает Франсиско, крадущегося через двор, набрасывается на него и зовет на помощь.

— Хватай его! Сюда! Ко мне! — вопит он, одной рукой удерживая беглеца, а второй вцепившись ему в горло.

Франсиско падает. Хлопают двери, по коридорам топочут ноги стражников. Сделав нечеловеческое усилие, узник изворачивается, дергает противника за щиколотки, тот теряет равновесие, рычит, наносит удар, но промахивается. Воспользовавшись этой оплошностью, Франсиско кидается в кусты, а набежавшие стражники бестолково мечутся в темноте, сталкиваясь друг с другом.