Житие маррана

Агинис Маркос

— Объесть нас хочет, — негодовала Фелипа.

— Я прихожу лишь затем, чтобы в этом доме вновь не угнездилась ересь, — важно изрек доминиканец, словно угадав, как злословят о нем дети.

Альдонса смотрела на монаха, изо всех сил стараясь не терять надежды и верить каждому слову гостя.

— Дочь моя, неужели ты думаешь, что его арест дался мне легко? — продолжал доминиканец, избегая называть дона Диего по имени. — Неужели полагаешь, будто у меня не разрывалось сердце, когда его отправили в столицу? Я ли не страдал, когда пришлось конфисковать

часть вашего имущества? — Он сложил ручищи на круглом животе, откинулся на спинку стула, и тот жалобно заскрипел. — Но я делал все это во имя Христа. Превозмогая душевную боль, поступал как должно, следуя велению совести.

Тут Франсиско незаметно подполз поближе, почти уткнувшись носом в сутану доминиканца, от которой разило так, что мальчика чуть не стошнило. Но он стерпел и притулился рядом с котом. Тот не возражал. Тяжелая рука опустилась Франсиско на голову, толстые пальцы стали мягко перебирать каштановые волосы, наводя дремоту. Теперь понятно, почему котище все время спит. Но мальчик не собирался спать, он только ждал удобного момента, чтобы забросать комиссара вопросами, точно камнями. Ждал, затаившись, как хищный зверек, и слушал разговор о судьбе Фелипы и Исабель.

— Ты понимаешь, дочь моя? — повторял монах. — Для них это лучший выход. Впрочем, как и для тебя, да и для всех.

— Но откуда мне взять деньги на монастырский взнос, святой отец?

— Там видно будет. Главное вот что: ты согласна?

Альдонса в отчаянии сцепила пальцы. Брат Бартоломе наклонился и неучтиво похлопал женщину по колену, левой рукой не переставая перебирать волосы Франсиско. Была в жестах монаха какая-то неуместная доверительность, насторожившая мальчика.

— Помни, девицы в опасности, — проговорил гость. — Их отец находится под следствием инквизиции и…

— А что будет с папой? — спросил Франсиско, отстраняясь и разрывая усыпляющие чары.

Монах замолчал, замер и, кажется, даже дышать перестал. Только глаза удивленно скосились вниз.

— Что будет с папой? — повторил мальчик.

Брат Бартоломе сложил руки на огромном, как гора, животе.

— Потом расскажу. Пока я разговариваю с твоей матерью.

— Но мне…

— Ступай, Франсиско, поиграй, — попросила Альдонса.

— Нет, я хочу знать! — не унимался Франсиско.

— Сейчас не время, — в голосе монаха зазвучали зловещие нотки.

— Ступай же…

Но Франсиско насупился и словно прилип к полу, отказываясь повиноваться.

— Ладно, можешь остаться, только не перебивай, — позволил брат Бартоломе.

Носком башмака он тронул кота. Тот открыл золотистые глаза и одним прыжком вскочил на мягкие, точно подушки, колени. Комиссар принялся гладить любимца, вкладывая в движения всю ласку, на которую только был способен.

— Понимаешь? — продолжал он. — Твои дочери в опасности. Именно в опасности, другого слова и не подберешь. Пусть они добрые католички, пусть твоя кровь чиста, но в крови девиц все-таки есть иудейская зараза. Конечно, ты, как исконная христианка,

вне всяких подозрений. А вот о детях, зачатых с ним, этого не скажешь.

— Да где же мне наскрести денег на монастырский взнос? — в отчаянии повторила Альдонса.

— Именно! И тут кроется еще одна опасность — нищета. Что ты можешь дать этим девочкам, если и прокормить их не в состоянии?

— О боже мой…

— И наконец, что греха таить, третья опасность: искушения плоти.

Женщина уже не перебирала, а терзала четки.

— Хорошо, я согласна! — воскликнула она. — Но все-гаки взнос…

— Об этом мы поговорим завтра. На сегодня достаточно: ты приняла решение. Мудрое решение, достойное любящей матери.

Брат Бартоломе поднялся со стула, и весь дом, как обычно, сотрясся. Франсиско вцепился в черную сутану.

— Расскажите мне про папу!

— А что ты хочешь услышать? Нечего пока рассказывать.

— Что с ним там делают?

— А ты как думаешь?

— Мне никто ничего не говорит, все отнекиваются. Почему он так долго не приезжает? Когда он вернется?

Монах посмотрел на мальчика с неожиданной нежностью и опустил тяжелую пятерню ему на плечо.

— Твой отец повинен в ереси. Тебе известно, что такое ересь?

Франсиско замотал головой.

— Он предал истинную веру, променяв ее на мертвый закон Моисея. Ты знаешь, что такое мертвый закон Моисея?

Мальчик опять покачал головой. Толстые пальцы давили, делали ему больно.

— Лучше тебе не знать. Никогда не знать! И не сходить с пути истинного! — пропыхтел монах.

— Но… что с ним там будут делать?

Брат Бартоломе погладил двойной подбородок. Глубоко вздохнул.

— Попытаются вернуть на путь истинной веры. Вот что.

Гость направился к двери. Альдонса потерянно плелась следом. А Франсиско бросился вдогонку, споткнулся о кота и наступил ему на хвост.

— Он вернется! — закричал мальчик срывающимся голосом, в котором звенели слезы. — Вернется домой! И к истинной вере тоже! Я знаю!

Альдонса перекрестилась.

— Вернется, вернется! — все повторял он, дергая комиссара за облачение.

Монах высвободился, взял на руки кота и пробормотал:

— А уж это… одному Богу известно.

Франсиско покричал, потопал ногами, а потом побежал на задний двор и укрылся в своем тайном зеленом гроте.

? ? ?

Нотариус Антонио Агиляр кладет на стол лист бумаги и обмакивает перо в чернила, а комиссар Мартин де Сальватьерра внимательно слушает. Брат Уруэнья, следуя священному долгу, слово в слово пересказывает тягостный разговор с врачом Франсиско Мальдонадо да Сильвой. Нет, наставить грешника на путь истинный он не сумел, зато теперь может во всех ужасающих подробностях передать инквизиторам то, что удалось узнать об этом закоснелом мятежнике.

24