Житие маррана
Шрифт:
Он сухо поклонился и прошествовал к выходу. Бартоломе Дельгадо, переваливаясь, затрусил следом. Под мышкой бакалавр уносил те шесть томов, что решил купить.
Гостиная опустела. Так, наверное, чувствуют себя жители города, оставленного захватчиками: страх еще витает в воздухе, но дышится легче, ибо нашествие позади. Франсиско подошел к кучке оставшихся книг. Знакомые цвета, родные обложки. Теперь и они наконец-то могут проветриться. Мальчик сел на пол. Нет, он не собирался ничего читать, только хотел прикоснуться. Прикоснуться к отцу. Альдонса не вмешивалась.
? ? ?
Франсиско объясняет онемевшему от изумления брату Уруэнье, что решил вернуться к вере своих
— Я всем сердцем ощущаю присутствие Бога! — восклицает пленник.
Доминиканец молит всех святых, чтобы те помогли ему очистить разум еретика от дьявольского помрачения; надо во что бы то ни стало разорвать завесу тьмы, окутавшей его душу.
— Так вы утверждаете, — наконец произносит монах, — что всем сердцем ощущаете присутствие Бога?
— Да.
— И тем не менее вы отрицаете Его.
— Отрицаю?
— Вот именно. Поскольку не принимаете Спасителя нашего Иисуса Христа.
Франсиско Мальдонадо да Сильва бессильно роняет руки. Цепи негодующе звенят.
— Нет, этот человек ровным счетом ничего не понял, — вздыхает он про себя. — Я говорил с истуканом.
21
Они так и не узнали, сколько франтоватый бакалавр заплатил за те шесть книг. Деньги не предназначались семье арестованного, но пошли «на его содержание», то есть прямиком в казну инквизиции — так сказал брат Бартоломе. Он похвалил миндальный пирог и чинно удалился в сопровождении своего верного кота. Диего процедил сквозь зубы:
— Когда-нибудь я его прикончу.
— Я тоже, — сказал Франсиско.
— Дети! Дети! — взмолилась Альдонса.
Диего хлопнул брата по плечу:
— Пошли отсюда. — Он знаком подозвал Луиса. — Приведи-ка мула и захвати котомку.
— А куда мы пойдем? — спросил Франсиско.
— Туда, где убивают, — шепнул Диего.
Вместе они зашагали по улице, ведущей к реке. На фоне голубого небесного свода темнели ряды олив, которые посадили иезуиты, водворившись в Кордове. Вол, подгоняемый водовозом, тянул огромную бочку на колесах. С берега возвращались чернокожие рабыни, неся на головах корзины со свежевыстиранным бельем; они переступали плавно, чтобы душистая ноша на маковке оставалась неподвижной. Хромоногий Луис приветствовал их, растягивая в улыбке кривой рот. Всякий раз, когда Франсиско спрашивал негра, отчего у него такие губы, тот неизменно отвечал: «Меня заставляли есть угли».
Улица постепенно превратилась в дорогу. Сквозь утоптанную почву пробивались кустики травы. На реке, в мелких заводях плотными коврами зеленели посадки кресс-салата. На другом берегу расстилались поля кукурузы. Все трое свернули на Восточный тракт, который шел вдоль русла. Луис вдруг остановился, решив выполнить некий древний африканский ритуал. Он передал вожжи Диего и враскачку направился к воде; здоровая нога легко позволяла ему сохранять равновесие, а искалеченная служила лишь хилой подпоркой. Под завороженным взглядом Франсиско негр выбрал камень пошире и встал на колени. Сорвал несколько пучков травы, провел ими по голове и плечам, опустил стебли в воду и сложил из них что-то вроде полумесяца. Потом отхлебнул из горсти, окропил спину и прошамкал слова, которые помнил с детства, не понимая их смысла, но точно зная, что они приносят удачу (возможно, похожим образом совершался обряд крещения на берегах Иордана во времена Иисуса). Вернувшись к мальчикам, Луис снова взял мула под уздцы и заковылял по дороге. Капли на его загривке высыхали медленно, делая неуязвимым для бед и болезней все измочаленное тело.
Вдали послышался шум, напоминавший гул сражения. Тропинка вилась к деревянному строению на вершине холма. Отвратительный запах подсказывал, что цель близка. Они начали подниматься по склону. Мул вдруг уперся и встал как вкопанный. Луис
Бойня располагалась на небольшом плато; работники, блестя потными спинами, резали и разделывали скот. По стенам висели мощные крюки в ожидании сочащихся кровью туш, а между огромных колес повозок шныряли голодные псы в надежде поживиться. Какой-то голодранец идальго, такой же нищий, какими теперь были Диего и Франсиско, швырял в собак камнями, отгоняя конкурентов.
Вот одна из телег качнулась и пришла в движение: закончив погрузку, рабы стали нахлестывать волов. Вдруг из нее вывалился здоровенный клубок требухи, шмякнулся на дорогу и развернулся, точно красноватая змея. Собаки тотчас же кинулись на добычу и принялись рвать ее зубами. Оголодавший идальго тыкал в них длинной палкой: ему было невыносимо смотреть, как псы набивают себе животы.
Поодаль оглушительно визжали свиньи, мычали коровы и хохотали забойщики. Франсиско тоже рассмеялся, увидев, как один из них плюхнулся в лужу, сбитый с ног кабанчиком. Надеясь спастись, животное кинулось в пустой загон. Забойщик, пузатый метис, с рычанием поднялся и возобновил преследование, однако свинья опять увернулась. Грудь и лицо мужчины покрывала грязь. Он разразился бранью и замахнулся ножом. Перепуганный кабанчик метался туда-сюда, тщетно ища путь к бегству. Метис загнал его в угол, но вновь упустил. Теперь забойщик не столько делал свою работу, сколько жаждал мести. Негры, метисы, мулаты и немногочисленные испанцы, столпившись, наслаждались омерзительным зрелищем, этим жалким подобием корриды. На кону стояла профессиональная честь незадачливого ловца. Он подкрался к своей жертве и с воплями бросился на нее, пырнув один раз в бок, а другой — в голень. По черной шкуре побежала алая струйка. Но кабанчик все же вывернулся и пустился наутек на трех ногах, сорвав бурные овации зрителей. Брюхо метиса теперь было перемазано не только грязью, но и кровью; на губах выступила пена. С занесенным ножом, ослепленный яростью, ринулся он на врага, однако свинья мотнула головой и выбила оружие у него из рук. Мужчина упал, но тут же поднялся, точно чудище, возникшее из трясины. Тряхнул кудлатой головой, протер глаза, подобрал нож и с удвоенной силой атаковал кабанчика. На этот раз он сумел зажать жертву ногами и принялся бить и колоть ее куда попало. Лезвие поднималось и опускалось, кровь хлестала во все стороны. В конце концов забойщик ухватил животное за уши и перерезал ему глотку. Свинья рухнула как подкошенная, а рядом с ней и метис. Из разверстой раны на горле кабанчика извергалась густая красная лава. Франсиско вдруг сделалось жаль бедную животину. А перепачканный забойщик с трудом встал, воздел к небу руки и издал победный клич. Затем, упиваясь мщением, отволок еще теплую тушу к стене, подвесил на крюк и выпустил кишки, а голову отрезал и водрузил ее себе на башку, как корону.
— Марран![19] — восторженно кричали зрители, столпившиеся у ограды.
— Марран! — подхватил Франсиско, захваченный диким зрелищем.
Метис радостно осклабился, на чумазой физиономии сверкнули белые зубы. Он начал приплясывать перед публикой, оравшей непристойности. Замахнулся свиной головой на какого-то негра, затем на мулата, потом приставил ее себе к причинному месту и наконец зашвырнул за забор, где толпа принялась пинать трофей, точно мяч. Франсиско вдруг заметил, что ни Диего, ни Луиса рядом нет. Не было их и среди весельчаков, которые устроили настоящую свалку из-за отрезанной головы, не нужной никому, кроме бедолаги идальго, набравшего полные руки камней, чтобы отогнать от нее собак. Тут подоспел хозяин одной из повозок, испанец, и велел «треклятым лентяям» быстрее заканчивать погрузку.