Житие маррана
Шрифт:
Собака выла всю ночь. Это бы ничего, но тут еще и с персикового дерева вдруг осыпались все цветы. Быть беде, решила Альдонса. Дети попытались успокоить мать: подумаешь, просто соседского пса накануне лягнула лошадь.
— Быть беде, — повторяла Альдонса, разглядывая розовые лепестки, ковром устилавшие землю под ветвями, оголенными внезапным порывом весеннего ветра.
Франсиско подумал, что смерть отца — единственное несчастье, которое могут предвещать приметы. А Диего попросил маму вернуться в дом. Но та подняла на сына потемневший взгляд и ответила, что ее терзают ужасные предчувствия.
— Сынок, уезжай… Мне больно давать
Диего скривился:
— Бежать?
— Да, пока не поздно.
— Но зачем? Я не понимаю.
Мать потянула к юноше дрожащие руки и обняла его, как ребенка.
Диего подумал, что страдания учат многому — даже предвидеть будущее. Всей правды мама не знала, но тревожилась, видимо, не зря. Может, уехать на пару месяцев в Ла-Риоху, в предгорья далеких Анд?
Вдруг ни с того ни с сего явился брат Исидро. Альдонса всполошилась и спросила, не было ли и у него дурных предчувствий. Но монах сказал, что нет, он скучает по ним и пришел подбодрить.
А к вечеру пришел и брат Бартоломе, прижимая к шарообразному брюху шарообразного кота. Альдонса приняла гостя с обычным смирением. Через минуту толстые пальцы уже крошили пирог, а жадные губы отхлебывали горячий шоколад. Женщина поделилась с монахом своими страхами. Комиссар ответил, что собачьего воя он не слышал, а всякие суеверия, связанные с фруктовыми деревьями, его не интересуют. И пожелал побеседовать с Диего. Альдонса выронила поднос с остатками пирога.
— С Диего?
Франсиско, рисовавший на полу у ног комиссара очередную карту, вызвался сбегать за братом. Обошел задний двор и огород, расспросил слуг. Диего нигде не было видно. «Какое счастье», — подумал мальчик.
— А его нет, — сообщил мальчик комиссару.
Альдонса по своему обыкновению принялась теребить четки. Брат Исидро стиснул зубы, погладил распятие, висевшее на груди, и мысленно возблагодарил Бога.
Брата Бартоломе как подменили. Теперь вся его облая фигура излучала не благодушие, а угрозу.
— Если он сбежал, ему же хуже, — процедил монах.
Альдонса готова была рухнуть на колени, но все же сумела выдавить:
— Бежать? Зачем это?
— Капитан Вальдес стережет снаружи. — Комиссар ткнул пальцем в сторону входа. — Если твой сын не явится немедленно, его приведут силой.
Альдонса разрыдалась, а Франсиско стремглав кинулся вон. Капитан Вальдес и пара его подручных вломились во двор и застыли у дверей. Все происходило в точности как год назад, когда арестовали дона Диего.
Брат Бартоломе был мрачнее тучи, капитан важно выпячивал грудь, а Альдонса с детьми места себе не находили от страха. Вслед за ищейками Торибио Вальдеса явились и другие действующие лица: зловещие фамильяры инквизиции, призванные сыграть свою роль в спектакле, о котором не ведали лишь сам обвиняемый да его родственники. В точности как тогда. Святая инквизиция умела соблюдать секретность. И проявлять полное бездушие, когда речь шла о защите чистоты веры. Напрасно плакала Альдонса, напрасно омывала слезами сандалии комиссара. Ни сиротство детей, ни нищета, в которую ввергли семью, никого не трогали. Стражники обшарили все комнаты в поисках Диего. Сорвали скатерть и заглянули под стол, пооткрывали немногие оставшиеся в доме сундуки, перевернули жесткие кровати, перерыли давно опустошенную кухню и даже хибарку, где жили рабы. И нашли-таки беглеца в загоне, откуда он пытался перебраться к соседям. Юноша сопротивлялся, отказался выходить, кричал, чтобы его отпустили. Солдаты вчетвером за руки и за ноги приволокли его в виноградный дворик, где их поджидал
— Веди себя как мужчина, марран вонючий?
Диего затих. Стражники опустили его на землю. Юноша встал, откинул со лба волосы и одернул рваную рубаху.
— Подойди, — приказал брат Бартоломе, восседавший на стуле.
Диего огляделся, медленно шагнул вперед. И тут произошло нечто невероятное: он молнией метнулся на одного из фамильяров, толкнул его на капитана Вальдеса, изо всей силы лягнул стражника и выбежал вон. Вскочил на коня и был таков. Солдаты кинулись вдогонку, но поздно: на улице только пыль клубилась. Они бестолково заметались в поисках своих лошадей и ринулись в погоню. Топот копыт мешался с яростными проклятиями. «Этот змееныш мне за все заплатит!» — ревел капитан.
Брат Бартоломе, пылая праведным гневом, покинул дом; за ним потянулись и все остальные. Альдонса без сил повалилась на стул, где еще недавно сидел монах. А Франсиско, убедившись, что его никто не видит, выскользнул на задний двор и спрятался в своем тайном убежище. Он растянулся на влажной земле и подумал: «Брат сможет укрыться здесь, если вернется». Его воображению рисовалась такая картина: Диего прискачет на бойню, затеряется среди повозок, мулов и рабов и незаметно пересядет на другую лошадь. Преследователи увидят коня без всадника, решат, что беглец удирает на своих двоих, и станут искать его в смрадных загонах, станут от злости лупить забойщиков и бегать, оскальзываясь в липких красных лужах. А брат тем временем будет уже далеко, на дороге в Буэнос-Айрес.
Перед закатом Каталина собрала немудреный ужин. Франсиско погладил маму по руке: он хотел сказать ей, что все не так страшно, что Диего все-таки сумел удрать и теперь, наверное, мчится к берегу океана. Ночью мальчик никак не мог уснуть, а едва задремал, как тут же и проснулся, разбуженный громким шумом. Снаружи что-то сверкало и гремело. Он выскочил во двор и остолбенел: у колодца стоял грязный и дрожащий Диего, а стражники связывали ему руки. При свете фонарей было видно, что все лицо у несчастного в синяках, рваная рубашка в крови. Юношу пинками погнали в гостиную, а офицер тем временем велел сбегать за братом Бартоломе. Альдонса кинулась было к сыну, но солдат оттолкнул ее, и женщина упала на колени.
Ожидание длилось целую вечность. Альдонса молила, чтобы ей позволили хотя бы дать мальчику напиться. Франсиско, не спросясь, помчался к колодцу, наполнил водой кружку и торопливо протянул брату, но один из фамильяров схватил его за ухо, вырвал кружку из рук и выплеснул воду под ноги пленнику. Послышались тяжелые шаги, и на пороге появился комиссар в сопровождении сонного кота. Фамильяр выпустил ухо дерзкого мальчишки и поспешил к доминиканцу. Брат Бартоломе с надменным видом расположился в пустой гостиной, одернул подол рясы, поправил распятие на груди и велел подвести арестованного. Нотариус поставил на стол чернильницу, достал перо и бумагу.
— Назовитесь.
Юноша пробормотал свое имя.
— Профессия.
Диего вдруг померещилось, будто монах, точно гигантский шар, медленно поднимается в воздух. Преодолевая головокружение, он заморгал.
— Профессия, — повторил комиссар.
— Не знаю…
— Собственность. Каким добром владеешь?
Диего потупился. Как странно звучит это слово — «добро». «Добрый». «Добро и зло». «Мое добро». Ноги у него подкашивались.
Комиссар начал загибать пальцы на левой руке: