Житие маррана

Агинис Маркос

Тем не менее этот эпизод истории, и без того полной драматических событий, не следует считать показательным. Со времен правления вестготских монархов народ был более склонен к веротерпимости, нежели к отвержению. Антиеврейские настроения укоренились на Пиренейском полуострове гораздо позже, чем в других частях Европы. Альхамы пользовались автономией, и документы тех времен свидетельствуют об их процветании. Развитие философии и духовного мышления привело к созданию удивительных произведений: именно в христианской Испании увидела свет книга, вызывающая у людей самые противоречивые чувства, — Зогар, или Книга сияния, сердце Каббалы.

— Ты когда-нибудь слышал о каббалистах, Франсиско?

Да, слышал: в тот памятный день, когда старший брат Диего сильно поранил ногу и отец, сидя

у его постели, открыл сыну ошеломительную правду. На стержне испанского ключа виднелась гравировка, но не три лепестка и не три языка пламени, а первая буква слова «Шем», что означает «Имя». Каббалисты считают, что Имя обладает огромной силой, и верят, что с помощью букв можно проникнуть в тайны бытия.

В четырнадцатом столетии («Не так уж и давно, если учесть, что испанские евреи — народ с многовековой историей», — отметил Севилья) нетерпимость окончательно завладела сердцами христиан. Победу одержали безжалостные религиозные фанатики. Если вспыхивала эпидемия, вину сваливали на иудеев. Но зачастую сброд врывался в альхамы без всяких видимых причин, и начиналась беспощадная бойня, сопровождавшаяся грабежами. Появились монахи, которые проповедовали истребление иноверцев, иногда сами вели за собой толпу, подстрекая разорять синагоги, и оскверняли столы для чтения Торы, водружая на них статуи святых. Насильственные крещения воспринимались евреями как тяжкое оскорбление. Однако некоторые новообращенные настолько устрашились, что сами превратились в безжалостных гонителей, чтобы стереть всякую память о собственном происхождении. Яркий пример тому — бывший раввин Пабло де Сантамария; это им так восхищается Диего Лопес де Лисбоа. Его настоящее имя было красноречивее некуда: Соломон га-Леви — ведь фамилию Леви носят священнослужители, потомки библейского колена Левия. Новообращенный занялся усердным изучением теологии и добился немалых успехов: сперва стал архидиаконом и настоятелем собора Севильи, потом епископом Картахены, а в конце концов и вовсе архиепископом Бургоса. Там-то он и сочинил произведение огромной подрывной силы: Scrutinio Scripturarum — «Исследование Священного Писания». Его стали именовать Павлом Бургосским, а книгу использовали в качестве руководства, помогавшего сокрушать доводы иудейских полемистов во время религиозных диспутов.

— Между прочим, экземпляры этого сочинения имеются и в Буэнос-Айресе, и в Кордове, и в Сантьяго. И, разумеется, в Потоси, в Куско и в Лиме, — вмешался в разговор Лопес. — Это главное оружие в руках фамильяров и комиссаров инквизиции. Грозное оружие, да. — Тут он кашлянул, как делал всегда, если разговор касался болезненной темы.

В год, когда насильственные крещения приобрели массовый характер, разъяренные толпы ворвались в альхаму Севильи и умертвили четыре тысячи мужчин, женщин и детей. Синагоги были разрушены или превращены в церкви. Несколько месяцев спустя подожгли еврейский квартал в Кордове, и в огне погибли сотни человек. Затем волна насилия захлестнула прекрасный Толедо и перекинулась на другие города Кастилии, а также на Валенсию, Барселону, Жерону, Лериду^[36].

Франсиско завороженно слушал, впитывал, трепетал.

47

Внизу, в сырой долине, путники увидели красавицу Сальту, со всех сторон окруженную каналами, точно скромное подобие средневекового замка. Эрнандо де Лерма основал ее прямо на воде, подражая мексиканским ацтекам и пытаясь превзойти их градостроительное искусство. В окрестностях города там и сям были устроены загоны, битком набитые мулами на продажу.

Вот и все: дальше караван не пойдет. Волы могли тянуть тяжелые повозки только по равнине — от Буэнос-Айреса, возведенного в пампе, на берегу Ла-Платы, самой широкой реки в мире, и до Сальты, притулившейся у подножья Анд.

Лопес собирался остаться в Сальте, повидать своего знакомого поставщика, заключить заодно кое-какие сделки а после возвратиться в Кордову. Он подозвал Франсиско.

— Ну что же, давай прощаться. — Вздернутый нос торговца покраснел. — Может, когда-нибудь познакомишься с моим Антонио, если соберешься назад

в Кордову.

— Или если он приедет в Лиму.

— А ты туда надолго?

— Я хочу выучиться на врача. А потом… Как Бог даст.

— Что-то подсказывает мне, что и Антонио потянет в Лиму, — проговорил Лопес, усевшись на один из своих тюков. — Обними за меня отца. — Тут он достал платок и принялся отирать пот со лба и затылка. — Расскажи о наших с тобой беседах и передай, что я с ним совершенно согласен.

Брови Франсиско изумленно поползли вверх.

— Да, согласен, — пояснил Лопес. — До меня дошли слухи, что мой тезка отрекся от иудейства. Окончательно и бесповоротно. И правильно сделал.

— Вы уверены?

— Инквизиторы наказали его не слишком строго. А такое бывает только с теми, кто искренне покаялся. Вот видишь? Столько мучений, и все впустую. Наша история закончилась, началась сплошная бойня.

— Разве история может закончиться?

— Богословы утверждают, что еврейский народ существовал и на самом деле был избран, но лишь для того, чтобы подготовить и возвестить явление Христа. Но теперь, когда это предназначение исполнено, истории конец. Наше дальнейшее существование оскорбляет божественный замысел.

— Но в действительности…

— Действительность, мальчик мой, подчиняется теологии, единственному источнику истины. — Тут Лопес снова вытер потный лоб и спрятал платок в карман. — Нет, я не понимаю упрямства Хосе Игнасио, ибо он выбрал путь, ведущий в никуда.

— Это не упрямство, — Севилья неожиданно возник у них за спиной. Во взгляде его читалась жалость. — Не упрямство, любезный друг, а убежденность.

— Так ты все слышал! — вскипел Лопес.

— Не все, успокойся. Лишь последнюю фразу. И потом, ты лишь повторил то, что твердил уже много раз, только сегодня это прозвучало очень уж высокопарно.

— Потому что я больше ни в чем не сомневаюсь.

— Жаль тебя разочаровывать, но сомневаешься, да еще как. Отсюда и выспренность.

Лопес опять полез в карман за платком.

— Что поделаешь, — примирительно вздохнул Севилья, — мы живем в трудные времена.

48

Франсиско заметил, что многие жители Сальты носят шейные платки, и сперва принял это за дань местной моде, но потом с огорчением узнал, что они страдают зобом. Лоренсо же стал издеваться над несчастными: вот умора, словно мяч проглотили! Франсиско укорил друга, сказав, что нехорошо смеяться над больными, однако сын капитана ответил, что никакие они не больные, а просто уроды и существуют исключительно на потеху нормальным людям. Впрочем, его гораздо больше интересовали местные женщины, потрясающие красотки. Такие пышноволосые, дерзкие, с длинными косами и нежной кожей.

Лоренсо немедленно отправился на поиски увеселений и потом рассказывал, какой это восторг — перебирать пальцами густые пряди и ласкать прекрасное тело. Хотя на самом деле он просто переспал с мулаткой, работавшей на зловредную сводню, которая чуть не стащила у гостя кошелек, пока парочка кувыркалась на грязном тюфяке. Удовлетворив зов плоти, юный сорвиголова сосредоточился на следующей задаче: раздобыть несколько мулов, причем совершенно бесплатно. «Трофеи даются трудом и отвагой, деньги тут ни при чем. Всего одна ночь — и у меня будет не меньше дюжины мулов, вот увидишь», — похвалялся он. А там можно и в Жужуй отправляться. Но если Франсиско не желает рисковать, пусть подождет его за городом:

— Ты слишком долго якшался с монахами, где уж тебе разбойничать. — Лоренсо дружески хлопнул приятеля по плечу.

По всей долине Лерма были разбросаны загоны, где за оградой из жердин и колючих ветвей толпились мулы, готовые к продаже. Некоторые, наиболее строптивые, пытались выбраться на волю, другие отличались дурным нравом и баламутили все стадо — таких приходилось переводить в места понадежнее. Лоренсо верхом на своем соловом коне походил на богатого купца, готового вести честный торг. Он покрутился у загонов, послушал, о чем говорят покупатели и продавцы, расспросил ротозеев-погонщиков, разведал пути к отступлению и стал ждать, когда на землю опустится ночь. Туман, предвестник надвигающихся дождей, облегчал ему задачу.