Живые. История спасшихся в Андах
Шрифт:
Были среди пациентов и те, кто не нуждался в подобного рода заверении или не признавался, что нуждается в нем. Им почти нечего было сказать. Альгорта вообще никому не хотел изливать душу, и меньше всего юнцу-священнику с ангельским выражением лица.
4
Откладывать встречу пациентов с родными становилось все труднее, но родственники выживших не знали о деликатной проблеме, которую докторам предстояло глубоко обдумать, прежде чем пустить посетителей в палаты. Некоторые родители стоически ожидали разрешения навестить воскресших сыновей, другие же, напротив, понемногу утрачивали терпение.
Грасьела Берхер, старшая сестра
— Я хочу видеть брата! — воскликнула она.
Из-за двери донесся крик Нандо:
— Грасьела, я здесь!
Решительная уругвайка оттолкнула полицейского и вбежала в палату. Увидев Нандо, она разрыдалась: вид невероятно истощенного брата оказался слишком сильным испытанием для ее самообладания.
Вслед за Грасьелой в палату вошел ее муж Хуан, а за ним — сгорбленный, рыдающий Селер Паррадо. В душе этого человека, утратившего интерес к жизни при известии, что его сын, жена и дочь пропали в Андах, вновь зародилась надежда, когда он ознакомился с ошибочно составленным списком спасшихся пассажиров «Фэйрчайлда», где все трое значились живыми. И лишь теперь он узнал правду: выжил только Нандо. Селера раздирали противоречивые чувства радости и скорби. Когда же он увидел сына и сжал в своих объятиях, первое чувство возобладало, и слезы, лившиеся по его щекам, были слезами счастья.
Чуть дальше по коридору в своей палате лежал Канесса. Он услышал голоса родных за дверью, поднял глаза и увидел на пороге свою невесту Лауру Суррако. В первые мгновения его изумлению не было предела. В горах он каждый день представлял себе, как снова встретится в Монтевидео с возлюбленной. Ее присутствие здесь, в Чили, казалось совершенно нереальным, и, когда девушка бросилась к нему, заливаясь слезами, он невольно отпрянул.
За Лаурой Суррако в палату вошла Меча Канесса. Она была совершенно спокойна и сказала:
— С Рождеством, Роберто!
Но, увидев худое бородатое лицо старика, в котором угадала своего сына, эта сильная женщина заплакала. Следом вошел доктор Канесса и тоже не смог сдержать слез. Захваченный этой бурей эмоций, юноша разрыдался и так долго не мог остановиться, что родители, опасаясь за здоровье сына, решили на время оставить его одного. Однако Роберто не отпускал их, а когда все немного успокоились, начал рассказывать об авиакатастрофе и о том, как они с товарищами выживали в горах, не скрыв, что им пришлось есть человеческое мясо. Доктор Канесса, услышав это признание, содрогнулся от ужаса, но быстро взял себя в руки и попытался не выдать своим поведением охватившее его неприятное чувство. Обе женщины были так счастливы видеть Роберто живым, что едва обратили внимание на эти слова, зато доктор ясно представлял, какой кошмар пришлось пережить сыну и какие еще испытания ждали его впереди.
Встреча Эдуардо Штрауха с матерью, отцом и тетей Росиной тоже получилась несколько неловкой. Сара Штраух изо всех сил старалась сохранять спокойствие, хотя, конечно, очень переживала. Переступив порог палаты, она одновременно испытала радость при виде живого сына, потрясение, вызванное его изможденным видом, и душевный восторг при мысли, что Богородица Гарабандальская откликнулась на ее молитвы. Сеньоре Штраух оказалось не под силу скрыть глубокое волнение, овладевавшее ею, когда Эдуардо рассказывал, через что ему и его товарищам пришлось пройти, чтобы свершилось чудо их спасения.
Лицо Маделон Родригес исказила непроизвольная гримаса ужаса при рассказе Карлитоса о добыче пропитания в Андах. Как и многие другие матери, все это время верившие, что их сыновья выжили после авиакатастрофы, она не особенно задумывалась над тем, как именно им приходилось бороться
Исключением стал Альгорта. Он лежал в своей палате, не желая ни с кем разговаривать, а благочестивого священника попросил удалиться. Юношу навестили отец и какая-то женщина. Признав в гостье мать девушки, с которой он собирался встретиться в Сантьяго, Альгорта спросил ее о дочери, и на следующее утро молодая чилийка сама пришла к нему. Он сразу почувствовал, что питает к ней те же нежные чувства, что и до авиакатастрофы. Омрачил эту встречу только испуг, проявившийся во взгляде матери его подруги, когда Альгорта открыл ей правду. Юноша был потрясен. По его мнению, в том, что живые ели мертвецов, ничего удивительного не было, поскольку это стало единственным вполне здравым и очевидным решением.
Сильнее всех осуждение со стороны окружающих ранило бы Коче Инсиарте, но ему повезло. Он описал свои невзгоды очень проникновенными словами, и родные отнеслись к его поступку с пониманием.
— Карлос, — сказал Инсиарте своему дяде, первому из двенадцати родственников приехавшему в Чили, — я полон Богом.
И дядя ответил племяннику в том же духе:
— Христос хотел, чтобы ты вернулся из Анд, Коче, и теперь Он рядом с тобой.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1
Восемь оставшихся в долине уругвайцев провожали взглядами оба вертолета, пока те не исчезли за горой. Тогда Сербино подошел к Лусеро, одному из спасателей, и пригласил в салон самолета подождать возвращения коллег. Пока они шли к покореженному фюзеляжу, Лусеро заметил разбросанные на снегу человеческие останки и спросил:
— Телами питались кондоры?
— Нет, — ответил Сербино. — Мы.
Изумленный Лусеро промолчал, не подав виду, что шокирован услышанным. Подойдя к «Фэйрчайлду» и увидев разложенный на крыше жир, разрезанный на полосы, он на мгновение заколебался, потом все же наклонился и шагнул в салон. Сербино проследовал за Лусеро и рассказал, как на протяжении многих дней вместе с товарищами жил и спал в ужасной тесноте и как лавина убила восьмерых из тех, кто не погиб 13 октября. Спасатель слушал с огромным сочувствием и интересом, но от стоявшего в салоне смрада ему было не по себе, и он никак не мог переключить внимание на что-то другое, в то время как сам хозяин «дома», казалось, совсем не ощущал жуткой вони. Лусеро из вежливости сделал вид, что не заметил ничего необычного, однако поспешил выйти на свежий воздух.
Остальные спасатели осматривали и кормили пострадавших. Голодающим выдали сэндвичи — большие куски жареной говядины с двумя ломтями пресного хлеба. Затем в ход пошли апельсиновый и лимонный соки, суп, разогретый на переносной плите, и фруктовый пирог, который Диас привез, чтобы отметить свой день рождения. Получился самый настоящий пир: ребята ели и пили со смаком, слизывая масло с пальцев.
Готовясь к возвращению вертолетов, спасатели начали сооружать посадочную площадку. Они разрушили стену перед входом в самолет, а большую пластиковую секцию, ранее служившую перегородкой между пассажирским салоном и багажным отсеком, положили на снег, придав ей максимально возможное горизонтальное положение. Пригодились и куски картона.