Жизнь моя
Шрифт:
Глава 29
«Сначала отбить рыбу», — загадочно гласил рецепт.
Моджи с сомнением смотрела на куски тюрбо, размораживающиеся на столе.
«Немного подержать на пару, затем отложить, и, пока рыба остывает, довести до кипения сливки, чтобы приготовить заправку для соуса…»
Она закусила губу. Ей хотелось, чтобы ланч удался, но чувство было такое, что рыбные кнели все равно не получатся.
Наверху отворилась дверь гостиной. Она услышала, как Патрик с отцом спускаются вниз. Патрик рассказывал какой-то анекдот. Соли она не уловила, так как все потонуло в довольном ржании
Она подумала: вот идут два человека, которых я люблю больше всех на свете.
Патрик неожиданно появился накануне днем и, к их великому ликованию, сообщил, что вынужден был остаться в Лез Лимоньерс, поскольку его факс начал барахлить.
— Оставайся на весь уик-энд, — убеждал его отец за завтраком. — Ну же, старина! Сегодня пятница, в город возвращаться нет смысла. Работать можно и здесь.
И Патрик остался.
«Так должно быть всегда», — подумала Моджи.
А почему нет? Почему бы не остаться здесь навсегда, втроем. Патрик и папа могли бы летать в Лондон на заседания, а она бы заботилась о них. Она бы жила здесь безвыездно. А мама могла бы жить в Лондоне и работать. Может быть, она приезжала бы к ним с визитами, если бы получалось со временем, а она, Моджи, встречала бы ее в аэропорту на собственной машине.
Моджи представила себя во главе стола, освещенного свечами. Она — стройна и миловидна, а ее джинсы сидят так свободно, что кулак проходит. Патрик наполняет бокал шампанским и смеется чему-то, сказанному ей. Мама шепчет: «Дорогая, твои кнели восхитительны, ты должна дать мне рецепт перед моим отъездом в Лондон». А Нерисса просто исчезает, потому что признает наконец что никогда не сможет конкурировать с теми необыкновенными отношениями, которые сложились между Патриком и Моджи.
Джулиан вошел в кухню, пробуждая ее от грез. Улыбнувшись, он открыл холодильник, чтобы достать бутылку вина к ланчу. Патрик подошел к стойке и взял книгу рецептов, его темные волосы упали на лоб, как она любила.
«Алые жабры, — прочел он вслух, — блестящая чешуя и глаза навыкате свидетельствуют о том, что рыба свежая». Он взглянул на белые кусочки и покачал головой. — Похоже, у тебя проблемы.
Она хихикнула.
— Думаю, вместо этого можно сделать сандвичи. Пойдет?
— Для меня — прекрасно, — сказал Джулиан, наполняя бокалы до краев Cotes de Roussillon. Патрик, что ты делаешь в холодильнике?
— Беру «перье». Не желаете бутылочку?
— Честно говоря, не хочу. Сделай милость, выбирай правильные напитки.
— Спасибо, но сегодня я должен…
— Работать?! — дружно воскликнули Моджи и ее отец.
— Я настолько предсказуем?
— Безнадежно, — сказал Джулиан, подавая ему бокал.
Моджи, сияя, поднялась за стойку.
Прошлой ночью, зная, что Патрик через две двери от нее по коридору, она хорошо спала до утра, без кошмаров. Впервые после приезда Антонии, не было ни Хайгейтского кладбища, ни трепещущих голубей, ни ужаса, скрывающегося в подземной комнате.
«Все будет хорошо, — сказала она себе. — Через несколько дней мама станет хозяйкой мельницы, и Антония вынуждена будет уехать».
При мысли об Антонии внутри нее все сжалось. Ей нравилась Антония, и от того, что она желала ее отъезда, ей было скверно. Но это ничего не значит. Антония должна уехать. Так будет лучше для всех. Патрик будет счастливей, чем все эти годы.
Она сделала
Патрик достал из холодильника бутылку «перье» и вопрошающе взглянул на нее.
— Хочешь немного этого?
Она кивнула и дала ему два бокала с полки, чувствуя себя крутой и искушенной, будучи способной читать его мысли:
«Видишь? Мы так хорошо знаем друг друга, что нам не надо слов». Ее сердце наполнилось таким счастьем, что ей стало дурно.
В десять утра, в пятницу, Антония пробудилась, проспав пятнадцать часов без сновидений. Она лежала на боку, наслаждаясь теплом мягкого пухового одеяла и игрой солнечных лучей на репродукциях Мондриана, на стене. Затем она переместилась в ванную комнату и приняла самую замечательную ванную в своей жизни. Она лежала и делала пальцами пузыри, пахнущие миндалем. В этом ей помогал «Hokusaido Bain Moussant Nutritif» Нериссы, который очищал, кондиционировал и тонизировал ее кожу.
Она знала, что он — Нериссин, поскольку у Патрика и Нериссы были разные ванные комнаты. У Нериссы было полно флакончиков матового стекла с японскими этикетками.
В сравнении с ней, ванная Патрика выглядела по-спартански. Там не было даже крема после бритья. Зато там было множество лекарств от головной боли.
Гадая, зачем они ему, она погрузилась под воду. Господи, как хорошо оказаться снова в тепле!
Завернувшись в пушистое голубое полотенце размером с покрывало, она спустилась на кухню. Мраморная плитка под ногами была гладкой и ровной, и слегка теплой. Все в этом доме было гладким и ровным, и слегка теплым. Углубленная подсветка бросала серебристые блики на блестящие рабочие поверхности из гранита. Она не слышала шума бойлера. Может, у них отопление под полом, как у римлян?
— Пользуйся всем, — сказал ей Патрик, показывая дом накануне. Чтобы поощрить ее инициативу, он открыл пару бутылок «Crozes Hermitage» и, откупорив пробки, оставил их на столе в кухне.
«Ты играешь с огнем, — говорила она себе, глядя, как он запихивает в сумку свитера. — Не заходи далеко — только напортишь».
Что сказала бы Кейт, узнав, что она здесь?
Но Кейт об этом не знала и никто не знал. Странным образом это освобождало ее от ответственности. Хотя не исключено, что это было проявлением гедонизма — находиться в тепле и в уюте. Ясно, чтобы сбиться с пути, многого ей не надо.
Она оделась, сервировала себе поднос и вышла с ним на террасу.
Это был первый теплый день весны. Солнце было достаточно жарким, чтобы сидеть за большим тиковым столом в джинсах и трикотажной майке.
На холме за домом просыпался Ля Бастид. До нее доносились знакомые звуки: перекличка петухов на тесных лицах, щебет воробьев в деревьях, скрип незакрепленных ставень. С колокольни Сен-Пасту радио сообщало, что передвижной рыбный магазин прибудет в три.
Она вышла из-за стола и подошла к перилам. Вид был захватывающим: головокружительный, несущийся вниз через кипарисы, можжевельник и розмарин к сверкающей реке, к решеткам виноградников цвета жженой умбры, к зубчатой зелени и серебру garrique спуск. Под высоким, отдающим в синеву небом к горизонту уходили холмы — все в анархических всплесках пятен желтого ракитника. А вдалеке, как волшебные горы в сказке, слепили Пиренеи.