Жизнь моя
Шрифт:
Она позвонила Антонии прошлой ночью — проверить, получено ли ее сообщение.
— Мне бы не хотелось, чтобы возникли недоразумения, — сказала она спокойно и дружелюбно, как на автоответчике.
— Спасибо вам, Дебра, — ответила Антония так же спокойно.
— Надеюсь, что все совершенно ясно?
Сердце Антонии колотилось. Это было ужасно — обмениваться любезностями, когда обе знали, что в тот момент, когда Дебра завладеет мельницей, она сровняет ее с землей, замостит и, возможно, будет патрулировать это место вооруженными охранниками с ротвейлерами. Лишь бы разбить
Рассуждая рационально, Антония понимала, что продажа мельницы еще не означала конца пути. Получив достаточную сумму денег, она могла бы оставаться в этом районе так долго, как хотела, и продолжать поиски. Но в душе она знала, что ничего из этого не выйдет. У нее было сосущее чувство, что кантарос скрыт где-то в окрестностях мельницы. Как только ее владелицей станет Дебра, все шансы найти его будут потеряны. А с потерей этих шансов ей не хватит духа отгадать загадку.
— Прекрасно, — продолжала Дебра. — Я рада, что мы все выяснили. Теперь я хочу поговорить о Патрике.
— О Патрике? — эхом повторила Антония. Трубка в ее руках стала скользкой.
— Я очень люблю этого мальчика, вы знаете. Я восхищаюсь его энергией, его внешностью, но больше всего меня восхищает его талант.
Антония жалела, что у нее не хватает смелости бросить трубку.
— Вы не представляете, — продолжала Дебра, — насколько он хорош. Вы никогда не видели его в суде. Он феноменален!
— Чего вы добиваетесь, Дебра?
— Подумайте, чего достиг этот мальчик! Он вырвался из этого ужасного захолустья…
«Он не мальчик, — подумала Антония. — Перестаньте называть его так!»
— Он уже достиг многого. И через пару лет станет судьей. Это так! И знаете, он любит юриспруденцию, любит искренне. Хотя это удивляет его самого. — Она помолчала. — Мы с Джулианом можем очень многое для него сделать. Не разрушайте это. Не сбивайте его с пути, даже если он сам к этому идет.
Антония была так зла, что предпринимала усилия, чтобы сохранить голос ровным.
— Не думаю, чтобы кто-то мог «сбить Патрика с пути» — как вы выражаетесь, — если он принял решение. Но это мило с вашей стороны, Дебра. Хотя я удивляюсь: что вас беспокоит? Я имею в виду: чего еще вам желать? Мельница в кармане, и я скоро уеду. Еще одно неприятное для вас воспоминание спрячете под ковер, вместе с остальными. Так что мои поздравления! Это был не самый честный способ действий, но не думаю, чтобы это когда-либо вас беспокоило.
— Не самый честный? — сладко спросила Дебра. — А что вы об этом знаете?
Антония бросила трубку. Она не сказала об этом Патрику. Зачем? Он лишь почувствует себя уязвленным. Скоро Дебра станет его тещей. Нет не тещей — приемной матерью. Так — и не иначе.
Он все еще читал, его глаза бегали по листу. Глядя, как он старается помочь ей, Антония чуть не плакала.
Оторвавшись от бумаг, он встретился с ней глазами. Она надеялась, что они не очень красные.
— Извини, — сказал он, — но хорошего — ничего. Пусть посмотрит твой французский нотариус, но я не могу найти никаких лазеек. Все на месте. Это прямая сделка. Ни залогов, ни особых условий приостановки. И твой
— Да, пожалуй.
— Это означает, что ты должна уехать отсюда… — Он посмотрел на часы, — через неделю.
Она кивнула, сжав губы.
— Если и есть что-то хорошее во всем этом, так это то, что ты получишь кучу денег. И сможешь остаться здесь.
— Да, но, если я и хочу остаться, то именно здесь. — Она тряхнула головой. — Если я здесь не добьюсь успеха, я соберусь и уеду домой.
— Как! — Он казался испуганным. — Ты не сможешь этого сделать. Это слишком серьезно.
Она была удивлена тем, что он это понимал.
— Ты ведь сможешь договориться с кем-нибудь из деревни?
Она ответила глухим смешком:
— Я уже интересовалась. В гостинице нет мест. Думаю, они просто боятся злой ведьмы из Лез Лимоньерс. И кто их за это осудит?
Он захлопнул папку.
— Ладно, одно известно наверняка: ночью здесь оставаться нельзя.
Она открыла рот возразить ему, но он не дал.
— Взгляни, Антония, ведь это руины.
— Я привыкла.
— Перестань! Здесь нет отопления, водопровод не работает, того и гляди электричество отключат.
— Я же тебе говорила, я вызвала…
— Должны приехать из Мазеранса. Знаю. Когда именно? Когда до мастера дойдет, что отсюда съезжают?
Она ничего не ответила.
— Послушай, выход есть. Поживи в моем доме.
Она вскочила на ноги.
— Что за нелепая мысль!
— Прекрасная мысль! Я проведу вечер с Джулианом и Моджи. Я скажу им, что мой факс сломался. А ты перебирайся туда прямо сейчас.
— Но как же Дебра? — спросила она сердито. — Вообрази, что она скажет. Не говоря уж о Нериссе!
— Я все устрою. Послушай, я не могу вернуться в Лондон, зная, что ты сидишь в этой дыре, в то время как в пятистах ярдах от тебя пустует теплый, сухой дом. — Он замолчал. — Ну же, Антония, рассуждай здраво. Скажи «да».
Внезапно она почувствовала, что бессильна.
— Значит, ты так работаешь со свидетелями? Долбишь, пока они не сдадутся?
Он ответил ей кривой улыбкой:
— Это не очень тонко, зато эффективно.
Она смотрела в пол. Все это было неправильно по тысяче причин. Во-первых, он явно приуменьшал последствия ее появления в его доме. Если Дебра узнает об этом, возможно, она тут же порвет с ним отношения, а это существенным образом скажется на его карьере. Но если и этого недостаточно, то как же с Нериссой?
Нет, Дебра права в одном: все идет своим чередом, и он не заслуживает быть потопленным. Он добился успеха в чрезвычайно сложной карьере. Какое она имеет право врываться в его жизнь? Безнадежно испортить его перспективы, внести диссонанс в отношения с женщиной, на которой он собирается жениться?
А что касается ее собственных интересов? Каково это — жить в его доме, доме, который он делит с Нериссой, и спокойно заниматься работой.
Она сказала «да».