Жизнь моя
Шрифт:
— Значит, ты думаешь, что Ликарис была среди них?
— Да, это так. Проблема, однако, в том, чтобы выяснить, кто из них — она.
Он повертел в руках бокал.
— Если бы у тебя был кубок, ты бы знала, да? Что-нибудь на нем подсказало бы тебе.
Она метнула на него взгляд.
— Тут никто не виноват, Патрик. Просто так случилось. — Да.
Вассалс-сын принес вина: крепкое, с привкусом черной смородины мерло. После его ухода Антония продолжила:
— Какая досада, что бедняга Майлз забрал и рисунок.
Патрик едва не выронил бокал.
—
— Ну тот, который я сделала накануне всего этого. Вряд ли ты помнишь.
— Но чем, чем он мог бы помочь?
Она пожала плечами.
— Может, и ничем. Но… По крайней мере, это была единственная копия изображения на кантаросе.
Патрик почувствовал головокружение. Он должен был предвидеть, что так случится. Он представил, что скажет Антония, если узнает, что рисунок, надежно запертый, лежал в его столе.
«Ты хочешь сказать, что он был у тебя? Все это время?»
Снова зазвонил его мобильный. На этот раз — Джулиан. Он звонил из гольф-клуба под Антибом. После многочисленных порций бренди голос его звучал хорошо. Как выяснилось, он решил, что лучше остаться на ночь, чем рисковать за рулем по пути домой.
— Конечно. — ошеломленно сказал Патрик. — Никаких проблем.
Антония помогала месье Панабьеру застегнуть жакет. Ему было семьдесят шесть, и он постепенно слабел. Он едва уже мог видеть, сидя за рулем своего драндулета. Всякий раз, встречаясь за рюмочкой, Патрик предлагал довезти его до Ле Фигароль. И всегда получал отказ.
Майлзу понравился бы такой вечер: сигареты и алкоголь в уютном окружении деревенских. Удивительно, но он всегда с ними ладил, особенно с месье Панабьером. Возможно, он чувствовал, что со стариком ему не нужно притворяться.
Бедный Майлз… Ненадежный, одинокий, тщеславный, эгоистичный, маленький ублюдок! Патрику безумно хотелось, чтобы его друг был бы сейчас жив. «Ахиллес, друг мой, — сказал бы он Майлзу. — Я — в заднице. Как бы найти выход, чтобы никому не повредить? Есть идеи?»
Он мысленно кивнул другу и попросил счет. Слишком много вина. И напрасно он пригласил Антонию. Столько воды утекло… Ничего теперь не вернешь.
Спустя пять минут они усадили месье Панабьера в машину. Патрик сказал Антонии, что проводит ее до дома. Он сделал уже столько ошибок — еще одна ничего не изменит.
Была ясная, свежая безветренная ночь, и в свете луны деревня предстала в своем лучшем виде. В честь дня святого Пасту на следующей неделе деревья на площади де ля Маири были украшены разноцветными лампочками, а зеленый бронзовый лев у ступеней мэрии — достойным воротником из флажков.
Подойдя к дому, они неловко остановились в воротах. Патрику не хотелось уходить, но и напроситься войти он не мог, поскольку Антония, возможно, почувствует себя обязанной сказать «да». Он заметил, что сама она этого не предлагает.
Так что вместо этого они сели на низкий каменный парапет перед домом и стали смотреть на маленьких летучих мышей, кружащихся на фоне звезд, как кусочки черного бархата. Он вдыхал запах сосновой смолы
Он положил руку на холодный гладкий камень между ними.
Как сложилось бы, думал он, если бы не эта дурацкая смерть Майлза и то, что последовало за ней? Поженились бы они? Были бы у них дети? Ему представилась маленькая девочка, такая как Антония, с вьющимися черными волосами, карими глазами и прямым греческим носом.
Этот проклятый набросок! Он должен отдать его ей, и немедленно. Он гадал, что сказать: «Послушай, Антония. Я собирался отдать его тебе после следствия, но все получилось не так, и я упустил шанс. Я упустил кучу шансов. Это у меня в порядке вещей».
Как она будет реагировать? Что скажет? Можно ли исправить прошлое, сказав лишь «прости»?
Да черт с ним, с прошлым. Конь с крыльями, летящий навстречу юноше. Что бы дало это ей?
— Антония, — тихо сказал он.
— Да?
— Если бы тебе пришлось выбирать: отгадать загадку или найти кубок, то что бы ты выбрала?
Она с любопытством взглянула на него.
— Отгадать загадку.
Это его удивило.
— Почему?
Она помолчала.
— Помнишь, у Плавта: говорит, что желает совершить возлияние для себя и для Ликарис?
— Конечно. В этом и заключается смысл загадки, верно?
Она посмотрела на звезды и кивнула.
— Римляне верили, что в момент смерти самый близкий человек должен поцеловать умирающего, чтобы принять душу, которая выходит с последним вздохом. — Она опять замолчала. — Кассий знал, что Ликарис не будет рядом, чтобы сделать это для него. И ему нужен был кто-то, чтобы просить богиню соединить их души, когда они оба умрут.
— Возлияние…
— Да.
Вдруг до него дошло. От ее смелости дух захватывало.
— Антония! Ты хочешь быть той, кто совершит возлияние?
Она потрогала мох на стене.
— Звучит смешно, я знаю. Но… Когда я была маленькой, Кассий был… кем-то вроде друга для меня. Если я чувствовала себя несчастной, он помогал мне. И я всегда хотела в ответ сделать что-то и для него.
Это прозвучало так, словно она хотела оказать дружескую услугу, а не выполнить последнее желание человека, умершего две тысячи лет назад. Патрик любил в ней эту черту — только она могла бесстрашно погружаться в прошлое, чтобы вынести на поверхность большие сверкающие пригоршни давно отшумевших времен. Это было прекрасно и вне всяких правил. Это было ненаучно. Но это была Антония.
Патрик мысленно вернулся к тому времени, когда они нашли кантарос. Жаркая, душная ночь, полная лунного света, аромата дикого шалфея и древнего бормочущего голоса источника. Ночь вне времени. Он думал о том невероятном мгновении, когда он обнял ее, о своем изумлении и восторге, когда она ответила ему поцелуем. Мягкость ее губ, мятный запах ее волос. Невероятно нежная линия от плеча к шее.
В темноте отработанной земли за деревьями двигалось что-то большое.
— Посмотри, — сказала она, — это не Ипполит?