Жизнь за Родину. Вокруг Владимира Маяковского. В двух томах
Шрифт:
Для начала наркомат по просвещению использовал свои полномочия в отношении произведений 23 русских писателей, которых на момент принятия декрета уже не было в живых, при этом права ныне живущих литераторов пока не затрагивались.
Думаю, что здесь уместно было бы вспомнить дискуссию, связанную с рассмотрением в 1885 году прошения на Высочайшее имя вдовы А. С. Пушкина — Натальи Николаевны Ланской — по поводу истечения установленного законом срока исключительных прав наследников на произведения великого поэта. В докладе главноуправляющего Вторым Отделением собственной Е. И. В. канцелярии графа Д. Н. Блудова, которому было поручено изучить вопрос для вынесения его на обсуждение Государственного совета, в качестве возможного препятствия для увеличения этих сроков отмечалось наличие противоречий между законными правами наследников и общественным интересом: «По миновании сих сроков произведение
Теперь революционные новеллы в законодательстве рассматриваются либо с точки зрения общественного интереса, который становится превалирующим фактором при принятии решений государственными органами РСФСР о сохранении или отчуждении авторских прав, либо на основании всё той же революционной целесообразности, которая тоже понималась по-разному, в зависимости от ситуации.
Для Анатолия Васильевича Луначарского непосредственное участие в таких радикальных изменениях в области культуры — это своего рода звёздный час: эти теперь реализуемые на практике идеи он не раз высказывал ещё в эмиграции. В 1905 году в своих «Этюдах. Критических и полемических» он писал: «Власть капитала сказывается… не только унизительной нищетой, в которой пребывают артисты в большинстве, но и моральным их рабством… В конце концов художник сам начинает смотреть на искусство с точки зрения публики, подчиняется морали и воззрениям своих заказчиков. Художник смотрит на мир уже не своими собственными глазами, а через очки тех, кого ему приходится рисовать и забавлять». [1.15] По логике большевиков, теперь автор должен был смотреть на мир «своими собственными глазами» вместе с советской властью, в противном случае дело не ограничивалось одной только «унизительной нищетой…»
Поэтому не случайно, что первые дела, которые были подсудны следственной комиссии Московского революционного трибунала, касались актуальных сегодня вопросов, связанных как со СМИ, так и с распространением порочащих большевистскую власть сведений. Напомним, что их рассмотрение проходит в условиях массовых выступлений и забастовок рабочих против экономической политики большевиков на всех крупных заводах Петрограда.
3 января 1918 года состоялось решение революционного трибунала о дате и порядке проведения первого слушания по делу газеты «Утро России» — органу партии прогрессистов. Её редактору В. К. Садкову вменили в вину клевету на РКП(б). Как следовало из протокола судебного заседания, обвинителями на процессе утвердили трёх проверенных членов партии, при этом вопрос о вызове народных заседателей вообще не стоял, зато было принято решение о массовом распространении входных билетов на судебное заседание, так как суд был объявлен открытым. В качестве доказательств подрывной деятельности редакции оппозиционной газеты были представлены две статьи, которые были признаны fake news, за что написавший их журналист был приговорён к двухмесячному тюремному заключению, а издатель газеты — к штрафу в 15 тысяч рублей «с заменой в случае несостоятельности тремя месяцами ареста».
Через две недели Ревтрибунал возбудил против редакции новое дело — на этот раз за публикацию карты «Будущие границы Германии по проекту Бронштейн-Троцкого». Общая сумма штрафов составила астрономические 215 000 рублей, что и привело к её банкротству, а затем и к неизбежному закрытию.
Следующими жертвами нарождающейся демократии стали оппозиционные газеты «Власть народа», «Земля и воля», «Вечерний курьер», «Трудовая копейка», «Возрождение», «Наше слово», «Русские ведомости» и др. Все они были признаны виновными в «распространении ложных слухов» или в «контрреволюционной агитации», и к весне 1918 года их деятельность была полностью запрещена.
Несмотря на то что члены трибунала не всегда участвовали в судебных заседаниях — по всей видимости, из-за занятости другими не менее важными революционными делами, — такие обвинительные приговоры постановлялись с завидной регулярностью. Вопрос о систематическом отсутствии членов ревтрибунала на судебных заседаниях дошёл до председателя Верховного революционного трибунала Н. В. Крыленко, на что тот отвечал, что, во-первых, данный факт не влияет на законность приговора, а во-вторых — «судьи, наверное, рассказывали друг другу то, что происходило в их отсутствие». [1.112]
Периодически выносились приговоры за «оскорбительные ругательства по адресу советской власти, неподчинение её распоряжениям», её «непризнание», агитацию за Учредительное собрание, призыв к забастовке, распространение прокламаций и т. д.
В апреле того же 1918 года Московским ревтрибуналом слушалось дело 20-летнего конторщика Андрея Конкина, которого обвиняли в «распространении стихотворения провокационного содержания по адресу народного комиссара Ленина», и гражданина В. Н. Жукова, который был также был признан виновным в «произнесении контрреволюционных фраз, выражающих сочувствие немецкому захвату», и т. д.
Декрет Совнаркома РСФСР от 26 ноября 1918 года «О признании научных, литературных, музыкальных и художественных произведений государственным достоянием» вновь предоставлял право Наркомпросу признавать достоянием государства любое произведение, вне зависимости от того, было оно опубликовано ранее или нет, принадлежит или нет кому-либо помимо его автора и т. д. Это право отчуждения предоставляется в отношении любого произведения по усмотрению специальной народной комиссии. Правда, в том случае, если издательство ранее приобрело права издания или переиздания какого-либо литературного произведения, оно имело возможность получить соответствующую компенсацию в размере непокрытых расходов, ему также возмещался авторский гонорар, который не был выплачен ранее, но уже по твёрдым ставкам Наркомпроса, установленным по согласованию с Наркомтрудом.
Одновременно Совнарком принял постановление «О расторжении литературной конвенции России с Германией», подписанное Председателем СНК В. И. Лениным, «как противоречащей происшедшим во время войны изменениям», на основании ст. 4. Русско-Германского дополнительного договора к Брестскому мирному договору от 3 марта 1918 года, которая «предоставляла каждой из договаривающихся сторон право заявить в течение 6 месяцев после подписания мирного договора об отказе и замене новыми договоров, соглашений и конвенций, противоречащих изменениям, происшедшим во время войны» (Документы внешней политики СССР. Т. I. М. 1957. С. 168).
На заседании СНК 22 июля 1918 года постановление было утверждено, одновременно Народному комиссариату юстиции было поручено представить в СНК сведения обо всех литературных конвенциях, заключённых Россией с иностранными государствами, и проект декрета об их отмене (Декреты Советской власти. Т. 3. М., 1964. С. 555–556).
В одном ряду с декретом значились такие нормативные акты 1918 года, как декреты «Об издании сочинений русских писателей», «Об отмене наследования», и 1919 года — «Об отмене права частной собственности на архивы умерших русских писателей, композиторов, художников и учёных, хранящиеся в библиотеках и музеях».
Все перечисленные изменения в новом авторском законодательстве были сведены к ограничению прав авторов, правообладателей и их наследников в монопольных интересах государства в этой сфере, к максимальному снижению роли и возможностей частных издательств, тем более что в результате отмены наследования отменялся и сам принцип перехода к наследникам исключительного права на произведения литературы, науки и искусства.
Таким способом государство разрывало прямые имущественные отношения между издателями и наследниками авторов, присваивая себе основную функцию распределения доходов: теперь издатель должен был перечислять авторский гонорар не автору, а государственной структуре, и уже потом уполномоченный на то орган сам решал, какую часть из полученных им средств можно направить на выплаты правообладателям. Это следовало как из Декрета «Об отмене наследования» («Размер подлежащего выдаче супругу и оставшимся родственникам содержания из имущества умершего определяется учреждением, ведающим делами социального обеспечения при губернских, а в Москве и Петрограде — городских Советах рабочих и крестьянских депутатов, по соглашению с лицами, которым предоставляется право на получение содержания, а в случае спора между ними — в общеисковом порядке местным судом»), так и из Декрета от 26.11.1918 «О признании научных, литературных, музыкальных и художественных произведений государственным достоянием», в соответствии с которым достоянием РСФСР по постановлению Народного комиссариата просвещения могло быть признано любое произведение любого автора (как опубликованное, так и неопубликованное), равно как и гонорар, причитающийся после смерти автора. При этом всё, что самим автором для обнародования не предназначалось (дневники, частная переписка и т. д.), теперь могло издаваться только с согласия пережившего супруга или близких родственников умершего, либо с разрешения Наркомпроса. Ведомство А. В. Луначарского было наделено дополнительными полномочиями определять степень этого родства (ст. 900 Декрета СНК от 26.11.1918 № 86 Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1917–1918 гг. Управление делами Совнаркома СССР. М., 1942.