Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
Король и Оливарец, когда наконец открылась дверь актрисы, скорее проскользнули, чем вошли к ней. И первые слова, с которыми они обратилась к ней выражали дурное расположение духа.
– Право, моя милая! – сказал король. – Вы очень долго не отвечаете. Что вы делали? Полагаю, вы еще не ложились? – спросил министр.
Стоя около Инесы, с опущенными глазами, Кальдерона, казалось, была жертвой такого смущения, которое отняло у ней дар слова.
– Скажите, милое дитя, – начал более нежно Филипп, –
– Боже мой! государь, потому что… вовсе не полагая что это ваше величество удостаивает чести свою преданную служанку, стучась в ее дверь, я не спешила отпереть… я не имею обыкновения принимать в это время посетителей… потом… потому что я была занята… вместе с камеристкой в моей спальне чтением письма, которое я получила от моей доброй и любимой приемной матушки, сеньоры Марии де Кордова… Взгляните, государь!..
Актриса подала королю бумагу, которую она вынула из кармана.
Филипп взял ее, и бросив машинальный взгляд, возвратил назад Кальдероне.
– Хорошо! хорошо! – сказал он. – Во всяком случае, не вам извиняться, милое дитя… я должен просить у вас извинения за то, что так внезапно явился к вам.
– О, государь я так счастлива!..
– Право!.. Вы не принимаете от меня извинения?… Видев вашу игру сегодня вечером, я пожелал высказать вам лично, тотчас же, весь интерес, какой вы мне внушили. И если бы я был расположен выразить вам этот интерес самым нежным образом, вы не оттолкнули бы меня?…
Король прижал к губам руку Кальдероны.
Наступило молчание, в продолжение которого министр и служанка отвернулись.
В это время поцелуй короля переменил место.
О! Филипп был тоже очень скор в любви!.. однако не скорее, герцога Медина!..
– Ты никого не любишь? – вполголоса спросил Филипп Кальдерону.
– Никого, – не колеблясь, отвечала она.
– Ни Морето… ни Кальдерона?…
Она взглянула на короля.
– К чему мне любить их?
– Простой вопрос! Я не знаю от кого я слышал, что оба поэта ухаживают за тобой.
Она наклонила голову, чтоб размыслить. «Это Морето говорил обо мне королю из ненависти к Кальдерону, которого я предпочла ему».
– Вас обманули, ваше величество! Я не люблю ни того ни другого… я только имею дружбу к Кальдерону, который добр, и совершенно равнодушна к Морето, который завистлив и зол.
– Выть может ты права, – сказал Филипп. – Оливарец!
Граф-герцог подошел.
– Завтра я буду говорить с тобой о том, что может пожелать эта милая крошка, и желай многого, слышишь Мария? Чтобы ни делали голландцы, у меня в ящиках есть еще золото для любимой женщины…
– Я буду обращаться с вами ваше величество по достоинству, – ответила Кальдерона: – как с королем.
– Да, да! насмешливо сказал король, – я также знаю, что ты способна третировать
«Это опять Морето сказал ему, – снова подумала Кальдерона. – Морето сказал ему, что я жадна и честолюбива».
– А теперь, – продолжал Филипп, – мы оставим тебя отдохнуть после ужина…. Ведь ты еще не ужинала, как мне кажется?
Он, улыбаясь, взглянул на стол.
– Я получаю только двадцать дублонов в месяц, государь! – сказала Кальдерона; которая прочитала эту улыбку.
– Потому то ты мне и нравишься! – быстро возразил Филипп. – Если бы ты получала тысячу, ты не была бы, тем, что ты теперь: королевским кусочком. До свиданья, моя жемчужина!.. До скорого.
Через несколько секунд, уверенная, что царственный посетитель и его спутник уже далеко, Кальдерона отправилась в залу к герцогу Медино.
Он все слышал из своего убежища.
– Ах! – вздохнул он, снова увидев молодую актрису. – Это досадно!
– На что вы досадуете, сеньор? – спросила она самым наивным тоном.
– На то, что вы нравитесь королю… Мне вы столько же нравитесь… Но чего бы мне не стоило на этот раз, я уничтожусь перед его могуществом!..
Она с изумлением смотрела на него.
– На этот раз?… – повторила она. – Так вы не всегда уничтожались?…
– Милое дитя, в том положении, в каком мы находимся, я не могу иметь от вас секретов. Недавно я совершил проступок, полюбив одну женщину с королем… и он меня застал на месте преступления в измене…
– А! что же сказал его величество?
– Ничего. Или очень мало.
– Его Величество уже не любит эту даму.
– Очень возможно. Но вот что дурно: чтоб доказать королю, что я чувствую его великодушие, я немедленно разошелся с нашей любовницей… и ищу новую, за которую он не мог бы упрекнуть меня, что я ее похищаю… И надобно же было, чтоб та, которую я нашел, самая прелестная девушка в Испании, – вы – была та же самая, с которой его величество хочет забыть неверную. Не правда ли, что я имею право роптать на судьбу!
Кальдерона кивнула головой.
– Справедливо, ответила она.– Я понимаю вашу печаль. Ибо теперь, как вы сказали сейчас, на этот раз, вы должны преклониться перед всемогуществом. Если король меня любит, – а если он не любит, то полюбит, – он не простит вам, что вы тоже любили меня. Прощайте же, сеньор. Благоразумие – хороший советник… Мы никогда не видались и никогда не увидимся снова! О, не беспокойтесь! В первый раз, как я вас встречу, я не покажу и виду, что знаю вас. Я вас не скомпрометирую.
Говоря таким образом, Кальдерона устремила на герцога шаловливый взгляд. Нужно было быть слепым и не иметь двадцати трех лет, как Медина, чтобы противиться этому вызову. Он наклонился к ней, и голосом, дрожавшим от страсти, проговорил: