Жизнеописания прославленных куртизанок разных стран и народов мира
Шрифт:
– Ступайте, mademoiselle, мы были бы в отчаянии, если бы из-за нас глупая боль слишком долго отягощала столь прелестную головку.
Но через нисколько минут, когда великий конюший пожаловался на внезапную болезнь и просил позволения удалиться из за стола…
– Ла! ла! – вскричал король, – мы оставим веселье мой друг! Если ты болен, пей!.. Ничто так не восстановит вас, как несколько стаканов бургонского. А вино нашего доброго хозяина – превосходно! Ventre saint-gris! Выпьем господа! Чокнемся!..
Бельгард выпил.
"Когда бутылки опустеют, нужно же будет лечь спать", – подумал
Но когда бутылки опустели, их сменили другими.
Маркиз приказал приготовить самые лучшие комнаты для короля и великого конюшего. Он сам в сопровождении лакеев, несших светильники, счел своим долгом проводить в них своих гостей. После обычных приветствий маркиз удалился; Генрих был в своей комнате, Бельгард в своей.
– Наконец!.. ворчал герцог.– Наконец то!..
Тем не менее, из блогоразумия, он подождал минут двадцать прежде, чем отправиться к своей красавице, без сомнения очень удивленной, что он запоздал… Идет!.. Король должен быть в постели!..
Оставив свою шпагу, Бельгард задул все свечи в своей комнате и тихо отворил дверь…
– Ба!.. Ты куда, Белыард?
Король!.. Король прогуливался по коридору со свечой в руках…
– Государь!
– Разве ты все еще болен?
– Нет, государь!..
– Тем лучше!.. тем лучше!.. Войди на минуту ко мне, я тебе расскажу….
Генрих впустил Бельгарда вперед, сел рядом с ним и начал, понизив голос:
– Держу пари, что у тебя была одна со мной идея, Бельгард. Ты вышел за тем, чтобы сообщить мне ее?
– Какую идею государь?
– Э! что с моей стороны было глупостью так легкомысленно довериться гостеприимству дворянина, которого я очень мало знаю, которого я почти не знаю совсем… Предположим, что как только я явился в этот замок, маркиз послал известить врагов, находящихся в окрестностях… Славную штуку удерем мы, ты и я, против четырех или пятисот лигеров!.. Д’Эстре не похож на предателя, я согласен, но в это время волнения, кто честный человек и кто плут? Э! э! за меня сегодня дорого бы заплатили мусье де Майен и Испанцы!.. Наконец я знаю, что ты также беспокоишься этим как и я, мой друг. Быть может мы с тобой заблуждаемся, и господин д’Эстре есть цвет честности. Все равно! Завтра утром мы оставляем этот замок и целую ночь проведем вместе… Ventre saint-gris! нужно будет сначала разбить эту дверь, чтобы достигнуть до нас!..
Генрих встал, чтобы запереть дверь, ключ от которой он положил себе в карман. Бельгард смотрел на него как остолбенелый; столь изумленный и комический в своем остолбенении, что самый серьезный из королей не мог удержаться, и против его воли насмешливая улыбка пробежала по его губам. Эта улыбка открыла все великому конюшему.
– По истине, государь, – с горестью сказал он, – вы не великодушны!
– Как! Что ты под этим подразумеваешь, Бельгард? В чем я выказал свое невеликодушие?
– Играя мною, как вы это делаете сейчас, государь! Вы подозреваете гостеприимство маркиза д’Эстре!.. Вы боитесь измены в замке одного из вернейших своих слуг!.. Хитрость, чтобы удержать меня, слишком груба!.. Почему не сказать мне прямо, что теперь, когда вы узнали мадемуазель д’Эстре, вас печалит, что я люблю и любим!..
– Гм!.. Ты думаешь?.. О! мой милый Бельгард! клянусь тебе!..
–
Склонив голову, с нахмуренными бровями, Генрих прохаживался взад и вперед по комнате, тогда как герцог Бельгард говорил. В глубине души Беарнец сознавал, что его великий конюший был прав, и что его поведение относительно было совершенно законно. Даже, при последних словах любовника Габриэли, произнесенных жаждущим тоном, можно было подумать, что стыдясь своего поступка, Генрих хотел его поправить… Он искоса взглянул на герцога, который закрыл лицо руками, и как будто хотел подойти к двери. Но, как совершенно справедливо говорили о нем, очень снисходительный во всем остальном, Генрих IV не терпел в любви противоречия. Он был влюблен в Габриэль; тем более влюблен, что она ему казалась влюбленной в другого. Готовый уступить доброму чувству, Генрих остановился, – он представил себе, как Бельгард бросится в объятия любовницы, чтобы возвратить потерянное время, он видел восхитительную девушку, которая не чувствовала к нему ничего, кроив равнодушия, даря предмету своей нежности самые страстные поцелуи…
Картина была слишком жестока для человека, чувства которого и воображение говорили сильнее, чем его сердце…
– Нет! прошептал он, нет!.. Это невозможно!.. – И он бросился на свою постель, на которой вскоре заснул.
Утром, его величество проснулся и приказал, чтобы все было готово к его отъезду, Бельгард все еще сидел на том же самом месте, в комнате Генриха, как будто ожидая, что он позволит ему удалиться.
Такая безропотность умилила короля. И притом в эту минуту ему нечего было опасаться сближения Бельгарда с мадмуазель д’Эстре.
– Чего ты от меня желаешь? сказал он ему, фамильярно ударяя по плечу. И так как великий конюший не отвечал. – Ventre saint gris! продолжал Беарнец. – Так тебе очень трудно принести мне маленькую жертву…. Обещаю тебе, что я отблагодарю тебя за нее!..
– Я уверен, с важностью ответил великий конюший, – что ваше величество может видеть, что я не делаю ничего, чтобы уменьшить эффект моей маленькой жертвы. Мадмуазель д’Эстре должна меня теперь ненавидеть, а между тем я и не попробую доказать ей, что я не заслуживаю ее ненависти!..
– Да!.. О! ты ведешь себя очень мужественно я отдаю тебе справедливость....Повторяю тебе, дай мне только вступить в Лувр; дай мне только сделаться королем Франции и ты увидишь какую прекрасную часть наш дорогой герцог де Бельгард получит от нашего пирога.
– Ей Богу! подумал, если не сказал Бельгард, – если бы в перспективе не представлялось этого пирога, я бы так легко не уступил бы тебе свою любовницу.
Наступило утро.
Вошел маркиз д’Эстре.
– Ваше величество уже удаляется?..