Жнецы Грез

Фрост Виталий

– Хозяин?
– заскулила собака, замерев.

Человек, смешно взболтнув руками, тоже застыл на полуобороте, невидящими глазами подстреленного зайца глядя в сторону растущей капли. Непостижимая космическая тишина и...

Всполох!

В последний раз он меняет местами цвета погрязшего в сумерках мира.

Ветер качает высокие башни берез и осин, срывая с крыш недавно намокшие тяжелые черепицы отмирающих листьев и неся их по наклонной в пропасть холодной сырой травы у подножия. Цвета вернулись. И никакого страшного тумана.

Пес отошел от окна, сунул морду между водительских сидений и основательно принюхался. Через

недостаточно плотные резинки дверей и стекол машины, резонируя на чутких обонятельных нервах, воздух принес с собой снаружи целый букет запахов, смешивая их с внутренними. Мокрая земля и бетон вплетаются в заскорузлый пластик торпеды. Папоротник - в обрывки торчащего из сидений поролона. Блевотина хозяина - в открытое горлышко недопитой бутылки. Экскременты различных животных и птиц - в разбросанные по салону лоскутки ветоши, каждый из которых тоже пахнет по своему и...

Да! В свистопляске ароматов и зловоний он вычленил, наконец, свой любимый запах, и хвост сам собой заходил ходуном. Пес вновь повернулся к окну, смотрящему на дорогу. Да вот же он, хозяин!

– ХОЗЯИН! ХОЗЯИН, ТЫ ЖИВ, ЖИВ! КАК Я РАД! КАК ЖЕ Я РАД, ТЫ НЕ ПРЕДСТАВЛЯЕШЬ, ХОЗЯИН!
– громко заликовал было пес, мечась по заднему сидению, но быстро вспомнил. Обычно все приступы собачьей радости его хозяин встречал хорошим пинком, ударом цепью или оплеухой. Поэтому, по мере приближения знакомого силуэта пес по привычке собрался, успокоился, отошел подальше от дверцы и лег, прижав уши.

И в самом деле, к машине, хромал Николай Пименов - ветеран войны в Афганистане, инвалид третьей группы и алкоголик с более чем десятилетним, приктически непрерывным, стажем.

Он открыл дверь, уперев руки в колени, нагнулся и посмотрел собаке прямо в глаза. Хм... запах тот же... только вот...

– Эй, малыш!
– человек протянул к нему помеченную войной руку.

Что это? Добродушная интонация? Пес удивленно пискнул и блеснул глазами.

– Давай, мальчик! Иди к папочке!
– неподдельная ласка в голосе, настоящая... любовь?

Собака приняла идеальную сидячую позу, заинтересованно и, в то же время, недоверчиво наклонила мордочку на бок и переложила крючок хвоста по другую сторону задних лап.

– Ну же, малыш, давай! Я тебя не обижу! Никогда больше. Слышишь? Ни-ко-гда.
– он сделал короткий шаг вперед и пошелестел пальцами друг о друга.
– Прости меня...

Язык пса смочил мгновенно высохший нос. Еще раз. Он закивал головой и забил хвостом, но все еще боялся оторвать зад и подойти.

Хозяин опять уронил руку на колено, опустил голову и выдохнул, мотая головой:

– Я забыл. Прости. Я не помню сколько лет уже забываю...
– он выпрямился и вскрикнул поверх машины.
– Ха! Забавно звучит "Я не помню сколько лет уже забываю..." - и рассмеялся.

Впервые за все время хозяин смеется! И как хорошо! Кажется, самому ветру понравился этот прерывистый задорный скрип и он подхватил и понес его по всем уголкам земли.

– Нет, серьезно!
– он, все еще хохоча, вновь посмотрел на пса.
– Представляешь, малыш? Я совершенно забыл дать тебе имя, Джек!
– он закрыл рот ладонью.
– Оп! А вот и оно! Как тебе, а? Джек! Джек! Джека! Джеки!
– он менял голос, будто пробовал кличку на вкус, смаковал ее.

Старик, всплеснув руками, обернулся на триста шестьдесят градусов и, раскрыв объятия, выкрикнул сразу ставшую магической фразу:

– Джек,

ко мне!

Ну и как тут устоять?

Пес вскочил и затоптался на носочках, облизываясь, обнажая в улыбке передние зубы. Глотка выдавала несвязные писки и скулеж. И ему, как и любому счастливому псу, было совершенно неважно, что со стороны больше было похоже, что хвост им управляет, а не наоборот.

– Ко мне, старина!
– кричал человек.
– Ко мне! И пойдем домой! У нас куча дел, Джеки!

Джек, залившись радостным лаем, рванул с места, обежал хозяина вокруг, протянул к нему в прыжке передние лапы. Теплые руки человека крепко сжали их и не отдернулись, когда пес принялся покрывать их слюной. Напротив, они остались, разрешив ему насладиться их неповторимым привкусом. А потом вдруг взметнулись вверх и пес уже зажмурил глаза и прижал уши к шее, ожидая хлопка по носу, но они бархатом опустились на косточку у основания черепа и заскользили по гриве. О, блаженство! И дальше по спине... Они почесывают и массируют его блохастые бока...

Нет! Невозможно больше это выносить!

Чувствуя, что его собачье сердце вот-вот взорвется от переполняющего счастья, Джеки вырвался из под пьянящего гнета нежности и, выкрикивая избытки радости, помчался к дороге. Добежав до нее, обернулся, чтобы убедиться, что хозяин идет за ним.

Подняв над головой руки, выщелкивая пальцами нелепый ритм, человек хромой трусцой пробирался следом и что-то напевал. Пес призывно тявкнул и убежал вперед на разведку. Помнил ли он о тумане? Капле? Тишине? О вспышке? Конечно же, нет... И не вспомнит больше никогда.

Остаток пути им предстояло пройти пешком.

Вскоре человек и пес одолели последний подъем дороги и, подставив лица уже спустившейся темноте и неугомонному ветру, окинули взором представшую перед ними деревню. Слева от бетонки торчала табличка: ПОТЕМКИ.

***

Поселок с населением около двух тысяч человек мало чем отличался от других забытых, разбросанных по территории огромной, до сих пор бьющейся в истерике после распада СССР, страны. Он стоял на узкой реке, в низине. Отсюда, с горки на въезде, казалось, будто он растекся сверкающей оцинкованными крышами в свете почти полной луны заводью на дне глубокого холмистого каньона. На юге поселения, за рекой, еще при Хрущеве обосновалась военная часть. Так что движение по бетонке редко замирало хотя бы на три дня и ее ремонт регулярно производился силами военнослужащих. Справа от нее по широкой просеке от подстанции поселка и в горизонт до точки тянулась, противно жужжа, линия электропередач. Благодаря соседству с вояками и, когда-то бывшему щедрым, бюджетному обеспечению в городке в свое время появились водопровод, газ, местная канализация, дренажная система и даже две панельных хрущевки - маленький коммунальный оазис в окружающей пустыне неблагоустроенности. Обслуживающих инстанций не требовалось - за всем присматривали служивые. В поселке были два детских сада - один в поселке, другой в военном городке. Старое обветренное здание школы стояло у самой окраины, на возвышенности, так что каждый ученик мог при желании разглядеть свой дом внизу. Амбулатория и фельдшерско-акушерский пункт со скудно оборудованной родовой палатой, и небольшим, в шесть коек, изолятором, находились в одном здании неподалеку от центра и соседствовали с почтой и вездесущим "Сбербанком".