Журнал "проза сибири" № 1995 г.
Шрифт:
Ссылка на партколлегию производит впечатление на товарищей по работе. Хор дрогнул — кто-то готов смягчить приговор.
„Язева нужно наказать, но в партии оставить".
„Он заслуживает сурового наказания, но в партии можно оставить".
Оживает Кедрова: „Горком не напрасно вернул дело Язева. И мне грозили здесь чуть ли не исключением. Считаю, что партбюро допустило ошибку. На Язева нужно наложить взыскание, но из партии не исключать".
И все-таки это считанные голоса. Большинство же неколебимо. Расценивает жест горкома как пустую формальность?
И Кедрова уличена: „удивляет поведение Кедровой, которая прошлый раз голосовала за исключение, а теперь призывает за оставление его в партии".
Читаешь — и поневоле вспоминаешь хрестоматийное „гвозди бы делать из этих людей". Понаделали. Но гвозди же кто-то должен вколачивать. А эти — сами вбиваются. Или это тяжелый молот „мы“ бьет каждого по головке, одним ударом вгоняя в крышку гроба для еще полуживого „товарища"?
За исключение Язева голосует 111 партийцев. Против — 46. И три воздержавшихся. Эти что — смущены сомнениями партколлегии? Или собственными? Кто знает... Но благодаря им ситуация не выглядит так беспросветно.
Если забыть, что на дворе — 1948-й.
Еще один памятный год в нескучной нашей летописи.
На повестке дня у партии — притупление бдительности. Повсеместное всепроникающее притупление. Не спит обком, но враг коварен. Вот и в пединституте пролез в партию бывший троцкист, некий Сизов. Нашли убежище — высшую школу.
18 мая 1948 года бюро Новосибирского обкома партии исключает Язева из своих рядов. Услужливые охотники преподнесли бюро еще одну пожелтевшую газетку — „Рабочий путь", орган Омского Губкома, за 1925-й год.
В газетке опубликовано совсем маленькое письмо.
Двадцать строк, а не затерялись в многолетнем хламе отработавших свое газет.
Такие письма не горят — как и великие рукописи?
„Письмо в редакцию.
Гражданин редактор, благоволите поместить в вашей газете нижеследующее:
С 1917 — 1919 г. я состоял членом п. С.Р. В 1918 г. я был избран земским собранием председателем Татарской уездной управы, в должности каковой был до прихода советской власти. В этот период я был свидетелем политической борьбы в Сибири, закончившейся черной реакцией колчаковщины. Это убедило меня в бесцельности борьбы против советской власти, и я стал горячим сторонником последней.
С 1919 г. я порвал с п. С.Р. и с тех пор ничего общего с ней не имею.
В настоящее время занимаюсь исключительно учебой и научной деятельностью".
И подпись — черным по белому — „И.Язев".
Что уж там говорил на бюро Иван Наумович, как отмывался от свинцовой „нетленки" — неведомо. Может, уж и не тщился оправдываться, придавленный тяжестью газетного металла.
А бюро обкома, поругав и себя за притупившуюся бдительность, приняло суровое решение и по пединституту
И 20 мая года того же партийцы НИВИТа сходятся на закрытое собрание. С Язевым ясно. Берутся за тех, кто голосовал против его исключения. Вот уж где вопиющая потеря бдительности! Обрушиваются и на секретаря партбюро — как он ни усердствовал, а выговора не избежал. „За благодушие, успокоенность", отчего и произошла в НИВИТе „засоренность кадров".
Срываются все и всяческие маски. Вскрываются леденящие душу факты:
слушательница Козлова — баптист, а ей ставят зачет по курсу основ марксизма-ленинизма,
преподаватель Гадевальт занимает позицию неизменного критика наших недостатков (подразумевается, видимо, „наши достижения" или „наши трудности", — З.И.),
в 47-м году арестованы три слушателя, которые пытались организовать группы по борьбе с советской властью,
имеют случаи хождения слушателей в церковь, крещение...
Понеслось. Уже называя Язева „проходимцем", кидаются друг на друга. „Почему отмалчивается начальник института?". „Критика секретаря партбюро слишком мягкая". „Авдохин, старый член партии, дезориентирует молодых своими выступлениями"... А ты : !... А ты сам!...
И, конечно, Кедрова в центре внимания. „Верный защитник проходимца". „Рупор эсеров". „Можно ли ей доверять воспитание молодежи?". „Наша организация должна заняться Кедровой". „Кедрову надо из института убрать!".
В общем, поговорили. И, конечно, одобрили решение бюро обкома „о необходимости повышения бдительности и большевистской непримиримости в борьбе за чистоту рядов".
И поручили партбюро „рассмотреть поведение коммуниста Кедровой".
Кто следующий? Стоит только начать. „Мы должны вспомнить клятву товарища Сталина на могиле Ленина и искоренить всех врагов".
Искореняют, искореняют, а они не переводятся.
В 48-м звезды-покровительницы совсем отвернулись от астронома Язева. Только ли от него?
Печально памятная августовская сессия Академии сельскохозяйственных наук имени Ленина. „О положении в биологической науке".
Что до нее вузу, готовящему инженеров транспорта? Увы! Общество устроено так, что теряет себя без путеводных решений. Ориентироваться по звездам — крест единиц, массы приводятся в действие состояниями земных светил.
Не знаю, обсуждали ли материалы васхниловской сессии балерины или милиционеры, но уж преподавателям высшей школы, независимо от профессиональной ориентации, наверняка пришлось и осуждать, и одобрять.
Два года назад опубликован главный труд И.Н. Язева. Но разгромная рецензия на него появилась в седьмом номере „Вестника высшей школы" за 1948-й. Профессор НИИГАиКа В.Попов называет свою зубодробительную статью в духе времени — „Об „откровениях" профессора Язева".
Вот уж где стиль, „созвучный эпохе"! Ни анализа, ни доказательств — ярлыки в изобилии. „Арифметические манипуляции... пользуясь кабалистической методикой... эта формула хорошо известна каждому школьнику..."