Злые вихри
Шрифт:
– - Княжна...
Аникевъ замялся.
– - Вы боитесь, что узнаютъ, и это очень компрометантно... Конечно, только согласитесь: гораздо лучше, если я буду видаться съ вами, моимъ другомъ, которому я врю и который можетъ, да, можетъ спасти меня, чмъ если-бы я сдлалась графиней Ильинской и превратилась въ безукоризненную свтскую даму!
– - Знаете, лучше ужъ пишите мн, если надо,-- сказалъ Аникевъ, снова чувствуя неловкость и даже сожаля, что она застала его дома.
– - Я такъ и сдлаю, да мн необходимо сообразить, подумать... Прощайте,
Она сдлала нсколько шаговъ къ передней, потомъ обернулась.
– - Какъ у васъ хорошо... какъ красиво и тихо!-- прошептала она.
Аникевъ проводилъ ее, заперъ за нею дверь и вернулся, чувствуя тоску и усталось. Но эта странная двочка все же оставила вокругъ него атмосферу своей красоты и свжести.
«Психопатка!» -- повторялъ онъ себ:-- «и вотъ попала! Это я спасать ее буду, когда самому впору удавиться!»..
А все же ему стало какъ-будто тепле. Онъ подумалъ о томъ, что наврно это ея первое и послднее посщеніе. Пройдетъ у нея блажь, одумается, не прідетъ и не напишетъ. А если и напишетъ, авось онъ будетъ тогда далеко, и не одинъ, а съ Соней.
Онъ подошелъ къ письменному столу. На немъ, дйствительно, какъ сказалъ Платонъ Пирожковъ, лежало нсколько нераспечатанныхъ писемъ. Аникевъ взглянулъ и узналъ на одномъ конверт почеркъ Алины. Онъ распечаталъ и прочелъ:
«Прізжайте какъ можно скоре».
Письмо это было послано два дня тому назадъ.
Онъ поспшилъ было въ переднюю, чтобы сейчасъ же къ ней хать; но вернулся, упалъ на диванъ и закрылъ глаза въ глубокомъ нервномъ утомленіи...
XXX.
Пробило ужъ десять часовъ утра, когда Платонъ Пирожковъ проснулся, слъ на своей кровати, свсилъ ноги и сталъ осматриваться. Онъ былъ совсмъ трезвъ, только голова сильно болла и память отшибло въ первую минуту. Увидя себя одтымъ, онъ подумалъ, что прилегъ такъ, между дломъ, да заспался. Онъ соображалъ -- который же теперь можетъ быть часъ, вытащилъ изъ жилетнаго кармана толстые серебряные часы и, убдясь, что они показываютъ десять,-- недоврчиво приложилъ ихъ къ уху. Часы тикали исправно.
Тогда память вернулась къ «дятлу» и онъ вспомнилъ даже какъ баринъ втащилъ его сюда и заперъ дверь на ключъ.
Онъ всталъ на ноги, причемъ почувствовалъ въ тл разбитость, повернулъ дверную ручку и, такъ какъ дверь оказалась незапертой, вышелъ въ коридоръ.
Неслышно, затаивъ дыханіе, пробрался онъ въ спальню Аникева, увренный, что баринъ еще спитъ и желая, по возможности, поправить вс свои погршности.
Чувство раскаянья, нкотораго стыда, а главное, жалости къ «монстру», выражалось во всей фигур Платона Пирожкова. Онъ былъ теперь похожъ не столько на дятла, сколько на провинившуюся собаку съ опущенной мордой и поджатымъ хвостомъ.
Ему стоило большого труда ршиться поднять глаза на кровать барина; но онъ тотчасъ же преобразился,
Онъ прислушался.
Все вокругъ было тихо. Онъ обошелъ квартиру и убдился въ довольно необыкновенномъ обстоятельств: баринъ, встававшій всегда поздно, не только всталъ, умылся и одлся, но даже ушелъ изъ дому, заперевъ парадную дверь снаружи и взявъ отъ нея ключъ съ собою. Значитъ, баринъ ушелъ безъ росинки во рту, безъ стакана чаю...
Казалось бы все это должно было только увеличить въ Платон Пирожков и раскаяніе, и стыдъ, и жалость къ «монстру»; вышло же совсмъ наоборотъ. Онъ вскиплъ и разсердился на барина.
Онъ сталъ громко выражать свое негодованіе.
– - Ишь, вдь... въ этакую рань поднялся!-- ворчалъ онъ:-- Дверь-то ко мн отперъ, а небось не разбудилъ... Нарочно, вдь, это, на зло ушелъ голодный... все-то мн на зло... для одного тиранства... Ишь, вдь!... ишь!.. Психикъ!..
«Психикъ» въ устахъ Платона Пирожкова было самымъ обиднымъ, презрительнымъ названіемъ. Онъ безсознательно заимствовалъ его изъ своеобразнаго знакомства съ отечественной прессой; но производилъ это слово отъ «пса».
Ворчанье и брань не облегчили на сей разъ душу «дятла» и чмъ ясне и наглядне бросилось ему въ глаза положеніе, имъ же самимъ созданное, тмъ страстне ненавидлъ онъ Аникева. Эта ненависть возрасло до высшаго предла при вид вчерашней сырой провизіи, лежавшей попрежнему на кухоннымъ стол. Онъ осмотрлъ ее, понюхалъ мясо, искоса взглянулъ на холодную печь, и плюнулъ.
– - Чортъ! безстыжій юбошникъ... балаганщикъ съ музыкой, а не баринъ!-- громко ршилъ онъ, порывисто сбросилъ съ себя срую жакетку, засучилъ рукава рубахи и подошелъ къ крану водопровода.
Долго стоялъ онъ, подставивъ голову подъ струю ледяной воды и отфыркиваясь. Умыванье освжило его и нсколько усмирило въ немъ расходившіяся чувства. Онъ скрылся въ своей комнатк и вышелъ изъ нея на себя не похожимъ. Волосы были примазаны, громадные усы расчесаны, вмсто вышитой русскимъ узоромъ косоворотки на немъ красовалась туго накрахмаленная рубашка съ высочайшимъ стоячимъ воротничкомъ. Вокругъ шеи былъ повязанъ синій шелковый галстухъ съ большой булавкой въ вид подковы. Срая жакетка оказалась замненной длиннополымъ чернымъ сюртукомъ, застегнутымъ на вс пуговицы, а сапоги были вычищены до почти неестественнаго блеска.
Вышелъ Платонъ Пирожковъ въ «музыкальную» комнату, остановился передъ зеркаломъ и осмотрлъ себя со всхъ сторонъ. Особенно долго глядлъ онъ на свои сапоги, поворачивая ноги во вс стороны.
Но тутъ онъ сообразилъ, что какъ же это: онъ разодлся, а квартира еще и не прибрана, вонъ пыль-то соръ...
«Ну и чортъ съ нимъ! И пусть пыль!..» -- ршилъ онъ, снова ожесточаясь.
Онъ подошелъ къ письменному столу и увидлъ, что баринъ, наконецъ, распечаталъ и прочелъ вс письма, скопившіяся за эти дни. Тогда онъ въ свою очередь вынулъ ихъ изъ конвертовъ и принялся разбирать почерки.