Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его
Шрифт:
Тихомир осадил ученика взглядом, хлопнул ладонью по столу.
— Сядь.
Мечислав зыркнул на воеводу, сжал кулаки, но не решился спорить со старшим. Взял опрокинутый табурет, поставил перед столом, сел. Тихомир отхлебнул браги, погладил усы, дождался, пока Мечислав выправит дыхание, успокоится.
— Нам любая помощь нужна. Если идёт к нам Змеева сотня, значит эти земли под его защитой. А это значит — степняки уже будут драться не только с нами. Понятно?
— И что это даст?
— Это даст кочевникам время на раздумье — стоит ли с нами связываться. А нам — время подготовиться. Думаю,
Мечислав обхватил голову, пальцы вцепились в соломенные волосы, казалось, сейчас выдерут клоки. Нет, отпустили.
— Что же он за человек такой, а? Говорит, что не вмешивается, а сам — только и делает, что вмешивается. Вторак?
Волхв пожал плечами, прислонился спиной к печке, сложил руки на груди.
— Сколько себя помню, он только так и делает. Но Тихомир прав — если Змей взял эти земли под защиту, значит — степняки задумаются. Это даст нам время.
— Значит, до завтра?
— Получается, так.
***
Наутро князь встал рано, разогнал посыльных по делам, запретил принимать гостей хлебом и солью. Тихомир слушал хмуро: видно — не согласен, но спорить не стал. Ближе к полудню заждались, князь выходил на дорогу, смотрел. Потом решил — не дело собачкой хозяина ждать, занялся рутиной. Вторак взялся за свои травки, Тихомир вообще отправился на низкий берег к ополченцам. Последнее время степняки повадились переходить Пограничную вверх по течению. Приходилось отправлять засечников всё дальше, как бы до гор не добраться. Впрочем, до гор — даже хорошо: можно каменных ловушек подготовить, надо бы Тихомиру сказать, пусть отрядит кого-нибудь места подыскать.
Большие Броды напоминали город меньше, чем того хотелось. Несколько изб в середине, землянки по кругу, и вырастающая стена, змеёй идущая на восток от мостов вдоль Глинищи, поворачивающая на север по Пограничной и упирающаяся почти в лес. Дальше ещё сделать не успели, но мужики стараются, заложили вдоль леса на запад и поворот на юг, к мостам. Даже проёмы воротные заложили. На готовых участках у Пограничной выросли бойницы, удобные сходни, кое-где плотники даже поставили временные навесы.
Овчина не нарадуется на волхва, говорит, с кирпицом им подмога большая. На цельнобитную стену им бы ни дров, ни турфу не хватило, да и остывать ей сколько. Небыстрое это дело, строить стену, но полторы тысячи работников знают, что после такой дерзости им совсем не жить, надо работать. Бегают, словно муравьи, таскают тачки с глиной да камнем рукотворным, каждое утро с холма видно, насколько продвинулось дело.
Перепуган народ, слухи о собираемой орде всё громче. А с перепугу ещё и не такие дела делаются.
Давно так князь не сжимал челюсти. Казалось, зубы вот-вот треснут. Хорошо, Вторак осадил, похлопал по плечу. На лёгких конях в горку поднималась Змеева сотня. Сотник как положено — в середине, прапорщик при нём, ещё кто-то, не разглядеть. Мечислав вышел, дождался, пока Двубор выскачет вперёд, поравняется, спешится. Бледное лицо бесстрастно осмотрело встречающих. Князь молчал, сколько мог, но сотник не из тех, кто оправдывается. Пришлось начать первым.
— Гром
Двубор пожал узкими плечами, плотнее завернулся в плащ. Лишь резные рукояти мечей костяными обрубками уставились в небо.
— Ему всё равно, кто придёт тебе на помощь.
— А если мне не всё равно?
Сотник не повёл бровью, сказал ровным, как Степь, голосом:
— Отпиши ему, рассмотрит.
Сзади хохотнуло, Мечислав повёл плечом, слегка повернул голову. Вторак замолчал.
— Знай, Двубор. Ваши дела — это ваши дела. Встанете на стене, быть по сему. Но руки я тебе и при смерти не подам.
— Мы вообще руки не жмём, князь. От Отца прими слово.
— Прими-прими, — прошептало за плечом.
— Говори.
— Ваша глиняная стена ему понравилась. Не зря, говорит, боги ему велели Вторака выкупить.
— С ним ещё и боги говорят? — ухмыльнулся Мечислав.
— Они со всеми говорят, да не все слышат.
— А ты слышишь?
— Чуть-чуть.
— И что они тебе говорят?
— Всё больше — я с ними. Прошу вразумить, зачем я этих приволок.
За спиной снова хохотнуло, но теперь как-то изумлённо. Князь повернулся, вопросительно посмотрел в глаза волхва. Тот показал в середину колонны.
— Я же сразу-то и не узнал! Думал, Жмых дружка какого захватил с собой!
Вороной конь с молодой савраской вышли из строя и лениво направились к князю. Мечислав подгонять не стал, сразу видно — умаялись. На вороном сидел молодой парень: явно — таборник. Волос чёрный, курчавый. На второй лошади ехал совсем мальчишка. Кожаная повязка держала светлые, выгоревшие на солнце волосы. Оба парня одеты в холщёвые штаны, длинные рубахи с разрезами, подпоясаны обычными верёвками.
Неуловимое сходство между парнем и мальчишкой не давало князю покоя. Всё всматривался, пытался понять. Скулы, рты, носы? Что же между ними общего?
Всадники приближались, мурашки узнавания начали шевелиться по спине, но подсказок не давали. Что? Глаза? У парня — коричневые, у мальчишки — серые. Что между ними общего?
Миндаль!
Не наши глаза у мальчишки, таборные! И губы он эти видел и нос. Правда, тогда этот нос был свёрнут набок, а губы разбиты в кровь. И ещё это лицо портил синяк на пол-лица.
***
Даже себе Улька не смогла бы объяснить, как уговорила Жмыха бежать от князя-предателя. А уж Мечиславу не смогла и подавно. Едва встала на ноги, узнала от Бабы Яги об изгнании Мечислава и чуть из окна в светлице не выскочила. Всё это князя интересовало мало. Как, чем уговорила таборника угнать лошадей и ехать в Глинище? Никак и ничем. Улька кричала от ярости и рыдала от обиды. К нему, дураку, ехала! Ради него в пути замерзала, еле в Глинище отогрели. Не верит князь. Как ему объяснить, что таборника взяли в терем робёнком? Что в прежней жизни он был хоть и неправильным да боярином. А сейчас, кто? Прислуга? Даже не скоморох княжий. Украл лошадей из княжьей конюшни, да её из терема. И вообще, чего князь о ней так печётся, словно влюбился?! Сам, небось, не на сухом хлебе тут сидел? Сам, небось, и Милку во снах видал? Или не во снах, а когда обнимал местных красавиц. Сладка Брусничка? Все говорят, глава города её самому князю готовит.