Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его
Шрифт:
Мечислав замолчал, уставился на девушку телячьим взглядом, развернулся на каблуках и так стремительно выскочил из комнаты, что Улада сразу поняла — попала в точку. Всё дело в Брусничке.
Стой, Улька, не спеши. Брусничка не виновата, то — простой обычай. Так испокон веку князей к земле вязали. Будь ей старшей сестрой, не ругай. Если, конечно, всё так повернётся, как ты думаешь. Оно ведь как бывает — насочиняешь себе сказок дурацких, а всё не так получится. Не спеши, Улька, не спеши.
Так в слезах за пяльцами и заснула. Да только сон не шёл. Не правильно
Блиц
Улька отложила ложку, поставила локоть на стол, подпёрла ладошкой подбородок и вздохнула. Точь-в-точь как отец.
— Ладно, взрослые, а деток-то за что?
И получила подзатыльник. Лёгкий, да только рука у отца тяжела, немного не рассчитал. От такого обращения девочка так удивилась, что даже не обиделась: папка никогда с ней такого не делал.
— Цыть. Лишнего не говори, глупая. Если кто услышит…
— Что?
— Мало ли что…
— А чего я сказала, пап?
— А лучше совсем молчи. Дольше проживёшь. Что сделано, того не вернёшь. Дальше жить надо. Четвертак — не Миродар. Злопамятный, Змей бы его побрал.
— Пап, — Улька придвинулась к отцу и зашептала так зловеще, что он невольно улыбнулся в смоляную бороду. — А что значит «злопамятный»?
***
— Совсем же мала она, Бесник. — Мамка-ключница посмотрела на Ульку. Та делала вид, будто не слышит и вообще занята своими куклами. Даже напевать стала. — Куда я её возьму? На какую работу?
— Мамка, возьми, прошу. На хлеб и воду возьми. Дурь из головы вышибить, хоть чем займи, лишь бы думать ей некогда.
— Да о чём ей думать? — рассмеялась ключница.
Краем глаза Улька увидела, как Бесник развёл руки, почесал бороду, виновато оглянулся на неё, пришлось петь громче. — Замечталась от безделья, с княжичем втихаря разговаривает. Чего он ей в голову засел, ума не приложу. Не на кузню же мне её брать? Сына я бы на кузне умотал, а с дочерью как быть? Возьми. По старой дружбе, а?
Мамка пожевала губами, покачала головой:
— Да, от безделья отучать надо. Вот что: возьму её к девкам-швеям, пусть бисер перебирает, а там — видно будет. Но только смотри, если чего испортит — девки её по макушке напёрстком, это у них быстро.
— Да и хорошо! Дурь выбьют! Со мной же — пропадёт, разбалую.
Доннер
Овчина поселился в Бродах с тех пор, как начали обжигать кирпиц. Кругом нужен был его взгляд, совет, рука. Лишь однажды пришлось приехать в Глинище по делам — захватить кое-какие инструменты. Тогда и прибыла в город княжья невеста. Огорчился не сильно, поселил у себя до времени.
Глава нарадоваться не мог на Уладу: домовитая, справная, научила Брусничку бисером вышивать. Странно, конечно, что она в Глинище не с охраной прискакала, а всего с одним спутником. Да только кряжицких кто поймёт. Сумасшедший народ. От того его прадед небось и сбежал.
— Когда она приехала? — Хмуро спросил Мечислав.
— Три недели как.
— Почему не сказал?
— Отвлекать не хотел. Ты помнишь, сколько мы за это время тут натворили?
По взгляду Мечислава глава понял —
И как засечников потом учил такие завалы устраивать, что не каждый бирюлечник разберёт. Тут уж сам по шеям раздавал, не взирая ни на возраст, ни на заслуги. Приговаривал, какие, к Змею заслуги, если степняки вот-вот возьмут голыми руками.
— И, потом, мы хотели вашей свадьбой завершить. Как по обычаю положено.
Как по обычаю положено. Прежде Мечислав бы обрадовался такой вести: приняли за своего, вписали в обычай. Но что-то не клеилось в голове от такой радости.
— Постой-постой. В обычай? В обычай принятия князя?
Овчина по-своему понял вопрос, радостно развёл руки:
— Ну! А я о чём?
— Это что-же? Улька не врала про Брусничку?
Глава снова понял по-своему. С силой ударил себя кулаком в грудь:
— Моё слово — крепче стали! Пусть княгиня берёт её себе в подрушки. А как вырастет доченька…
— Что? — перебил Мечислав, — что — «как вырастет»?
— Бери второй женой, по обычаю. Пришёл ты князь без корней. Защитил нас без привязанности, по совести. Так укореняйся, привязывайся!
— Да что ж ты…
Мечислав бухнул кружку об стену, выбежал из избы. Овчина пожал плечами, поднялся из-за стола. Собрал фарфаровые осколки, промокнул тряпкой брагу. Мимолётно думалось о князе. В Глинище народ спокойный, деловитый. В гончарном промысле вообще яриться да дёргаться нельзя — чуть сбил круг, крутанул неровно и вот тебе — блюдо оплывает, горшок сминается. А этот… яристый какой-то, упрямый.
Нет. Не зря. Не зря его Гром прислал. Не зря за него старик Овчина дочку отдаёт. Пусть, второй женой, мы не гордые, мы мастеровые.
Не подведёт князь. С таким упрямством никакой орде не сладить.
Вот тебе князь и Змеева тропа. Куда свернёт, что учудит за поворотом. Как боян, что не помнит продолжения сказки, начинает выдумывать своё. Что там у богов произошло, что они договориться не могут? Ведь был путь, простой, понятный — сделать из детей-изгоев настоящих князей. Так ведь пройден путь. Силы истрачены и накоплены, враги повержены, власть получена. Чего боги ещё удумали, чего им не хватает?
В прежние времена, бают старики, боги с людьми прямо разговаривали. Превращались в говорящие пни, вселялись в идолов, порой и людьми не брезговали. Правда, людьми, если в героях нужда возникала. Если один бог ошибку другого исправлял. С тех пор многое изменилось. Жизнь успокоилась, стала похожа на безветренное озеро: в глубине — рыба, на поверхности — небо отражается. Границы княжеств устоялись, обычаи закрепились, наречия разошлись так явно — не сразу и поймёшь, о чём соседи говорят. Мир наступил, чего уж там.