Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его
Шрифт:
— Насчёт жара. Уголь-камень далеко. Надо больше турфу набрать, скажи мужикам. Кочевряжатся.
— Куда же им деваться? Они на разрыв работают. Завтра степняки пожалуют, а защитников — горсть малая.
— Частокол закончили?
— Да. Мужики — молодцы, успели. Мои тоже постарались — всё дно в выбоинах, ноги лошадям поломать — раз плюнуть. Только всё это не то.
— Отчего?
Мечислав обтёрся, завалился на устланную шкурами лавку, заложил руки за голову.
— А оттого, Вторак, оттого. Месяц-другой, встанет река. Проходи где хочешь. Всё, до заката меня не тревожить.
— О Тихомире что-нибудь слышно?
— Нет. Как два дня назад за пополнением запасов возвращался, так и сгинул.
— Может, степняков решил подальше отогнать… потери были?
— Тогда ни одного не потерял. Ждём к утру.
***
Пятый день степной сотник Шабай носился за отрядом разбойников, что пожгли его становище. Ворвались среди ночи, обстреляли зажжёнными стрелами и так же стремительно исчезли. Не иначе колдун среди них. Смутьянов распознали сразу — тонконогие высокие лошади выдали жителей западного заречья, откуда уже второй год люди сотника собирают урожай для мены с хинайцами на оружие. Хинайский хакан мен со степняками строго запретил, но всегда можно найти мелкого мурзу, что согласится «найти» обоз-другой пшеницы, «потеряв» воз-другой сабель великолепной ковки. Говорят, эти сабли куют на горючих камнях. Уж неизвестно, сколько там правды, да только Шабай сам перерубал таким клинком сырые железные прутья с палец толщиной.
Сомнений нет — гости пришли с западных земель. Правда, ушли почему-то на юг. Потом Шабай узнал — лучники напали на стойбище брата Агабека. А на следующую ночь сожгли шатёр северного соседа Пыхчатая. Уже за это можно было вернуться в Броды и наказать обнаглевших пахарей, но оставлять за спиной пусть небольшой, но досаждающий отряд, всё-таки опасно. Следопыты сбились с ног, пришлось оставить давние обиды и объединиться с соседними семьями, загонять пришельцев, как взбесившихся волков — широкой дугой.
Ясное дело, гонка по Степи за малым отрядом большими силами не осталась незамеченной. С утра от хакана прибыл гонец, да такой высокой величины, что у Шабая кровь застыла в жилах: такие, либо награждают своим визитом, либо казнят лютой казнью. Хакан строго-настрого запретил показывать западным соседям, что разрозненные отряды способны действовать сообща. Даже собрал самых мелких мурз и очень подробно им это втолковывал. Шабай сам был на том пиру, так что в намерениях гонца не сомневался. Угощал самым крепким кумысом, отдал в услужение самую красивую дочку — нежную Назым, зарезал самого жирного ягнёнка и начал подумывать о том, на сколько лошадей поредеет табун. Табун жальче всего. Но голову жальче даже табуна.
А Хибад молчал. С удовольствием прихлёбывал кумыс, милостиво косился на Назым, принял лучший кусок ягнёнка и прислушивался к ржанию лошадей. По окончании трапезы, мурза сыто похлопал себя по пузу, уложил голову Назым себе на колени лицом к сотнику, начал почёсывать за ухом, как собаку, и тихо, степенно заговорил.
— Хакан говорит, нельзя, чтобы западные пахари прознали о сборе войска.
Шабай благоговейно кивнул, словно услышал величайшее откровение, которое теперь поможет собирать звёзды с Млечного Пути прямо
— Хакан говорит, нельзя, чтобы пахари узнали об окончании распрей между семьями.
Шабай изумился светом мысли гостя, даже в умилении сложил ладони на груди. Рука гонца застыла на шее нежной Назым, обхватила, словно согревая. Девушка посмотрела на отца, тот еле заметно кивнул. Ладонь гонца словно этого и ждала, поползла ниже, в вырез расшитого серебряной нитью платья. Сам гонец этого словно не заметил, заговорил.
— Хакан говорит, кто ослушается, будет наказан страшной мукой.
Ладонь гонца возилась под воротником нежной Назым, а Шабай в ужасе ожидал, что сейчас крепкие пальцы сожмут горло дочери, хрустнет, после чего воины начнут избиение всего лагеря.
— И ещё хакан сказал, что как ни хоронись, а всё равно кто-то что-то заподозрит. Пахари построили частокол. Ты его сжёг, но это значит, что хлеб они теперь просто так не отдадут. Тебе, досточтимый Шабай, хакан передаёт власть над четырьмя семьями, переводит в тысячники и доверяет высокое право первого удара. К морозам с востока подойдут ещё тьмы воинов, но тебе дано задание делать вид, будто это обычный набег. Пахари спрятали зерно, покажи им, как ты разозлился.
У Шабая отлегло от сердца.
— И ещё хакан требует две сотни крепких лошадей для войска. Собери со всех четырёх семей, вот ярлык.
Свободной рукой гонец достал медную бляху-печать, протянул тысячнику.
— Завтра утром я заберу их и отгоню хакану. Это всё.
Гонец взял нежную Назым за нижнюю челюсть, повернул к себе лицом, посмотрел в глаза девушки. Счастливый Шабай схватил ярлык и выбежал из шатра — отправлять гонцов к подчинённым семьям.
А к полуночи примчались гонцы из погони за разбойным отрядом и сообщили, что пахари перекрыли Броды частоколом и со стороны реки завалили его камнями.
***
Отряд Тихомира примчался к закату. Уставшие лошади едва переплыли Пограничную выше Бродов, лежащих на гривах воинов стаскивали, раздевали, укладывали на шкуры поближе к кострам, растирали, заворачивали. Лишь воевода выглядел бодрым, казалось, холодная вода лишь взбодрила его, придала сил. Мечислав встретил, отвёл в свой шатёр, приказал накормить, дать выспаться.
— Жди гостей, — только и смог сказать Тихомир, стало понятно, насколько он сам вымотался. Лёг на подстилку, запрокинул голову, прикрыл глаза, дыхание стало ровным, спокойным. — Надеюсь, недели хватило.
Мечислав не стал отвечать, не хотел мешать воеводе, но требовательный острый взгляд заставил ответить:
— Хватило, да ещё как. Овчина дал дельный совет, теперь продержимся… чуть дольше.
С каждым куском мяса в воеводу, казалось, вливаются всё новые силы, плечи распрямились, голова гордо поднялась, взгляд окреп.
— Пошли, покажешь.
— Отдохни.
— Пойдём, пойдём. Для меня смена работы — лучший отдых.
Тихомир осмотрел постройку, хмыкнул, почесал бороду.
— Без волхва не обошлось?