Змеевы земли: Слово о Мечиславе и брате его

Смирнов Владимир

Девки бросились к бочкам с дождевой водой, утирали окровавленные, распухшие лица подолами и фартуками, укладывали битые головы себе на колени, гладили по мокрым волосам, успокаивали. Уводимые в казармы воины с трудом держались на ногах. Не разбирая по отрядам, кто в какой сарай разведён, девки укладывали избитых на свободные нары. Барраки застонали, словно выиграли свою главную битву. Битву отчуждения.

Полька так и не нашла того, с перегаром. Жаль: знатный, плечистый, вихрастый. Да разве найдёшь вихрастого, если у всех волосы в грязи и слиплись?

А что плечистый — так они все в темноте плечистые. Пришлось отдаться троим, похожим. Правда, все трое, кажется, местного наречия и не знали вовсе.

***

Мечислав ещё раз оглянулся на побоище, хмыкнул. Зашёл в главную палату, уселся воглаве, руки ладонями вверх легли на стол. Вторак, обер Эб, князь Рипей, воевода Тихомир, тысячник Ёрш и… этот, как его. Разве запомнишь озёрские имена с первого раза?

— Прошу простить уважаемого райуса моё косноязычие.

— Янбакты, дорогой хозяин. — Гость сходу понял затруднение, привстал и вежливо поклонился. — В переводе с нашего, озёрского — «родилась душа», досточтимый князь Бродский. Если мне будет позволено звать тебя просто «князь», прошу принять мою нижайшую просьбу. «Мечислав» для меня — слишком трудно.

Говорил Янбакты так чисто, что Вторак не удержался, хохотнул. Мечислав грозно глянул на волхва, но прислушался к своим чувствам, остыл. Ещё миг и князь хохотал громче, чем на балкончике, глядя на братающихся воинов.

Обер скривился в ухмылке, дождался, пока все отсмеются, взгляд бегал от райуса к Мечиславу.

— Говорить, князь, дозволь. Есть вопрос.

— Говори, Эб. Мы на совете, здесь — говорят.

— Зачем вам это… братование? В Меттлерштадте нет такой традиции среди наёмников.

Тихомир кашлянул, посмотрел на князя, тот дозволил ответить.

— Обер. Меттлерштадтские воины — наёмники. Куда скажут, туда и идут. А озёрские, блотинские, кряжицкие и теперь ещё, бродские — дружинники. Что значит: за свою землю будут стоять насмерть, в полон не сдадутся, на переговоры не согласятся. Да и дрались мы с озёрцами частенько, надо бы пар выпустить.

— Не понял. Драку начали озёрцы, так? Между собой.

— Сабельщики? — встрял Вторак. — С верблюжниками?

— Да.

— Так сабельщики уже давно не озёрцы. Уж полгода как бродинцы.

Обер удивлённо раскрыл глаза, спросил неуверенно:

— Как же так? Пришли они из Озёрска, так?

— Мало ли кто откуда пришёл, — отмахнулся волхв. — Я, вот — раджинец. А теперь тоже — бродский. В ваших княжествах до объединения в любой драке можно было договориться, откупиться, заключить перемирие. Так у вас и врагов настоящих никогда не было.

— Это как же — настоящих?

— А вот так. Чтобы после драки на четыре дня скачки — пустые земли с обеих сторон. Чтобы лет десять потом раны зализывать.

— Разве так бывает?

— Раджин уже больше тысячи лет насмерть дерётся с Хинаем. Озёрцы, до основания Блотина, дрались с кряжинцами. Лет пятьсот?

— Вроде того, — повёл ладонью Тихомир.

— Такие обиды не вымываются без братания — доброй кровавой

драки. С вашим Кодексом наёмника этого не понять, обер. Приди ты чуть раньше, на полгода всего, увидел бы, как степняки местных баб копытами в грязь втаптывали. И как озёрские сабельщики этих баб от тех копыт защищали. Может, тогда и понял бы.

Мечислав слушал Вторака, пальцы медленно гладили ладонь, чувствовали бороздки. А ведь прав волхв: смог выразить чувствуемое. Сотни лет сводные полки братаются в драках, а никто так и не объяснил — почему. «Каждый за своё» сплавляется в «все за общее». Подивился молчанию, осмотрелся. Все глядят на него.

— Да, обер. Не с верблюжниками сегодня сабельщики дрались. И не с озёрцами — кряжинцы да блотинцы. Баб они защищали. Как тогда — полгода назад. Туда они сегодня вернулись. Вспомнили, за что стоят.

Было видно, что услышанное не умещается в голове обера. Его брови то удивлённо поднимались ко лбу, то — сшибались хмуро на переносице, то поочерёдно выгибались тугим луком, будто соревновались. Наконец, придя к какому-то выводу, Эб развёл руки и пожал в удивлении плечами:

— За баб?

— За землю, обер. — Князь, будто в насмешку, повторил жест Эба. Только получилось грустно. — За землю. Бедные здесь земли. Один пожар — пять лет ничего сеять нельзя. И за эти земли нам приходится стоять насмерть. И мужикам, и бабам, и старикам, и детям.

Тихомир хмыкнул, сказал размеренно:

— Оттого и обиды наши сильнее. И память — дольше.

Янбакты кивнул. А ведь и правда — какого труда озёрцам стоит распахать клочок земли вдоль реки, отнимать клочки у пустыни, что наступает с каждым годом?

Мечислав посмотрел на вытянутое лицо Вторака. Похоже, воевода сказал что-то такое, чего волхв не знал. Или не понимал, а сейчас понял.

***

Озёрцы со срединцами очень удивились, узнав о флоте раджинцев. Оказывается, Гром и в их землях велел строить корабли. Да не речные — морские эскадры. Меттлерштадт сам не имеет выхода к морю, но после заключения договора с Дмитровым, верфи выросли, словно сами собой. Озёрцы нуждались в корабельной древесине, закупали её у Блотина — сосна сплавлялась через Озеро с севера на юг в огромных плотах. О том, что задумал Змей, как ни крутили, понять не могли. Куда ему столько морских кораблей? Неужели готовится взять степняков с востока, подобно раджинцам? Озёрцы, куда ни шло, но с Дмитрова флотилию гнать?

При упоминании Дмитрова, Мечислав постарался сменить тему разговора. Всё-таки, туда сбежал Четвертак. Как он там? Стал покладистее, послушнее Грому? Наверное, стал. Змей умеет уговаривать, будь он неладен.

— Корабли — кораблями. Нам сейчас важно разобраться со Степью.

Совет охотно согласился с князем, все взгляды уставились на него, ожидая продолжения.

— Есть вести от Двубора, Змеева сотника.

— Кстати, куда он пропал? — вмешался Тихомир?

— Ушёл с караваном фарфара к Змеевой Горе, — махнул Вторак рукой. — Но, Мечислав — прав. Вести пришли важные.