Змеи Неба и Пламени

Кенни Ребекка Ф.

Пока он отсутствует, я сочиняю о нем песню — злую балладу, в которую вставляю все обидные слова, какие только могу придумать. Как-нибудь я спою ее ему, когда он будет измотан и попытается уснуть.

К черту его. Я думала, что между нами что-то изменилось. Мы делились друг с другом не только интимными моментами, но и эмоциональными. Я думала… да какая разница, что я думала. Это было глупо.

Чтобы развлечь себя, я надеваю оранжевое платье, которое выбрала из тех, что принесла Телисе. У него нет ни бретелей, ни рукавов, но лиф идеально садится, как только я кое-как застегиваю большинство пуговиц.

Одну, правда, застегнуть самой у меня не выходит. Три тонкие золотые цепочки нашиты на талии, изображая фальшивый пояс, и их концы свободно свисают, сверкая на фоне пышной оранжевой юбки. Мне нравится это платье, особенно потому, что мать всегда говорила, что оранжевый мне не идет. Надев его, я чувствую, будто совершаю маленький бунт против ее контроля. И мне стыдно за это из-за того, как она умерла. Но я также полна такой безрассудной злости, что мне все равно. Я в бешенстве на нее за то, что она не сдалась в те последние недели, когда могла бы спасти себе жизнь. Если бы король Ворейна согласился письменно пообещать сохранить нам жизни как часть условий капитуляции, он был бы обязан сдержать слово перед своим народом и нашим. Но когда он вошел как завоеватель, чтобы подчинить бывшую королеву, такой сделки не существовало.

Я хочу убить его за то, что он убил ее. Хочу повернуть время вспять и помешать Верховному Чародею наложить свое последнее ужасное проклятие. Хочу остановить себя от того, чтобы взбираться на стену к той башне. Хочу, чтобы я сбежала за южную границу и исчезла. Хочу, чтобы смогла стать ближе к своей матери, понять странное партнерство между ней и Чародеем. Хочу, чтобы могла ненавидеть Телисе за то, что она — его дочь. Хочу, чтобы она мне не нравилась так сильно. И хочу, чтобы мне было плевать на одного сварливого черного дракона.

По мере того как день подходит к концу, небо начинает выглядеть странно. Оно приобретает желтоватый, почти зеленоватый оттенок, что меня тревожит. Вместо того чтобы казаться мягким и свежим, как утром, воздух кажется хрупким, натянутым, словно тетива лука, натянутая слишком сильно и готовая лопнуть.

— Киреаган, где ты? — бормочу я, глядя в небо.

Через мгновение его тень скользит по мне, словно он услышал мой призыв. Я бегу к пещере, намереваясь снова нырнуть в туннель и ему наперекор, но в этот раз он оказывается слишком быстр. Он преграждает вход в пещеру, подталкивая мой сверток носом.

— Хватай свои вещи и залезай, — приказывает он.

Я готова снова с ним спорить, но напряженная срочность в его тоне меня останавливает. Схватив сверток, я без возражений забираюсь ему на спину.

Он взмывает в воздух с таким рывком, что я едва не падаю.

— Идиот! — огрызаюсь я. Он коротко бросает:

— Извини.

— Что случилось? — спрашиваю я, пока мы поднимаемся. — Ты сказал «кровавые жуки», а потом ты… о боже… что это за чертовщина?

На горизонте разрастается огромная стена из кипящих черных облаков, приближаясь к Уроскелле. Это не просто буря — это катастрофа. Несчетные ветви фиолетовых молний беззвучно сверкают под угрожающей громадой.

— Мордворрен, — говорит Киреаган. — Ты о нем слышала?

— В школе, — выдыхаю я. — Он уничтожил часть нашей столицы десятки лет назад. А потом прошел неподалеку от южного побережья, когда я была маленькой, но свернул

и ушел обратно в море.

— На этот раз нам не удастся избежать его. Он будет здесь через два часа или меньше, и, судя по рассказам, может продолжаться несколько дней. Другие драконы и я весь день охотились, запасая рыбу и дичь, чтобы пережить бурю. Женщины тоже собирали припасы много часов подряд.

Я крепче прижимаю сверток к груди.

— Ты оставил меня там, у горячих источников. Я могла бы пойти с тобой. Я могла бы помочь.

— Я ушел, потому что у меня были другие дела, — отвечает он. — Но, увидев шторм, я понял, что это придется отложить. Наше выживание важнее всего. У меня не было времени возиться с избалованной принцессой, которая предпочитает прятаться по углам, вместо того чтобы делать, как ей говорят.

— Если бы ты вернулся и объяснил, что происходит, я бы вышла. Но, может быть, ты подумал, что от меня мало пользы в поисках припасов, ведь я такая слабая и избалованная девчонка.

— Хватит! — почти рычит он, и мое сердце сжимается. — Драконы и люди собираются прямо сейчас. Когда мы прибудем, нужно будет решить, где каждый сможет укрыться.

— Черт, — вырывается у меня, когда я наконец осознаю. — Жар спаривания начнется во время шторма, да?

— Да.

— Что будет?

— Я не знаю. Но вчера был последний раз, когда мы были вместе. Раз уж ты так меня презираешь, выберешь другого дракона, чтобы пережить Мордворрен.

Его слова больнее, чем должны быть.

— Прекрасно. Я останусь в большой пещере с остальными женщинами.

— Никто не может остаться в той пещере. Во время сильных дождей она затапливается.

— А что если женщины останутся вместе в другой пещере, выше в горах? — предлагаю я. — Только люди, без драконов.

— Где бы ни содержались пленники, с ними будет хотя бы один дракон. Мы не оставим ни одну группу без защиты в это время.

— Без защиты? — усмехаюсь я с сарказмом. — С вами, монстрами, мы в гораздо большей опасности.

Он не отвечает. Ветер усиливается, хлещет по моим щекам, пока мы летим над полями, усеянными свежими драконьими костями, над зубчатыми скалами, возвращаясь к горам, где расположены пещеры драконов. Мы пролетаем над разрушенным лагерем, где раньше пленницы разводили костры. Теперь он пуст, не души.

— Они ждут в Раковинной долине, — говорит Киреаган. — Это место сбора для драконов. Если встать на каменную плиту в ее центре, все в долине услышат сказанное.

Я не отвечаю. Дыхание перехватывает, а из-за яростного ветра слезы текут из уголков глаз. К тому же я злюсь на него. Он отверг меня, так что я должна выбрать кого-то другого. Но что бы я ни сделала, не могу быть уверена, что буду в безопасности. И не могу защитить остальных женщин.

— Ты должен пообещать мне, что никто не будет спариваться под принуждением. — Мой голос, тонкий, словно нить, едва прорывается сквозь ветер. Но Киреаган меня слышит.

— Я уже объявил смертную казнь любому дракону, который решится на такое.

— О. — Это, наверное, облегчение, но совсем небольшое. Никто из нас точно не знает, как жар спаривания повлияет на драконов теперь, когда они могут принимать человеческий облик. Будет ли желание слишком сильным, чтобы они могли себя контролировать?