Змеиные боги

Мягчило Лизавета

Нет, то, что она по своему незнанию таковыми посчитала. Места упокоения скорее походили на высокие столы с бортами высотой в ладонь, сверху их ничего не прикрывало. Смоль передернуло – на удивительно белых костях остались ошметки одежд, на черепе – волосы. Рты приоткрыты в зубастых оскалах, пустые глазницы равнодушно смотрят на звезды сквозь узкие дыры в истлевшей крыше. Пальцы на камере дрожат так сильно, что ей не сделать кадра – мертвецы по обе стороны от входа казались ей воинами, охраняющими вход в Навь. Молчаливые в своем последнем карауле, равнодушные.

Вспышка фотоаппарата

бьет по сетчатке, и она прикрывает глаза, с досадой кусая губы. Сердце уже трусливо щемится к брюху. Скорее бы, скорее бы уйти на свежий воздух, где раскидывают свои широкие ветви над головами сосны. Где они не соседствуют с давно умершими. Она смотрит на сделанные кадры и удовлетворенно кивает, поворачиваясь спиной к склонившимся над столами одногруппникам. Выйти не успевает, голос Славика бьет такой дозой восторга в лопатки, что ей становится худо от щемящего чувства тревоги. Что хорошего могло порадовать его в этом месте?

– Кринж, Смоль, удаляй те фотки, они нам не понадобятся. Иди сюда.

Он стоял у третьего стола, самозабвенно любуясь на белые кости. Катя буквально заставила себя переставлять ноги, закованные в колодки ледяного страха. Там, у маленькой пустой избушки, к которой их привела Софья, она казалась себе храброй, а дело пустяковым.

Теперь же она поняла, насколько была самонадеянна.

Эти останки повергли её в настоящий ужас. В тот самый, от которого каменеет все тело. На столе лежала девушка. Поразительно хорошо сохранилась золотая коса, переплетенная сырой и заплесневелой алой лентой, сохранился широкий кокошник, сиротливо лежащий у черепа, в нем пыльно перемигивались крупные бусины и жемчуг. На остатках сарафана можно было рассмотреть кропотливую вышивку крестом. Но чтобы разглядеть, нужно было убрать отвратительную преграду – десятки, сотни длинных змеиных скелетов. Крошечные белоснежные позвонки и тонкие, будто рыбьи, ребра. Они переплетались, путались, комками давили на скелет девушки, скрывая очертания за матовостью собственных костей. Череп одной из них трепетно приютился на подбородочной кости умершей.

Судорожный выдох лишил её остатков кислорода в легких, а изба будто сузилась, нависла над нею сверху и принялась давить стенами.

– Вы просто посмотрите на колечко, это же золото. Такое широкое… Выручить за него можно будет немало, Павлик, достань пожалуйста. – Надя наклонилась к кисти скелета, в её голосе послышалось жадное восхищение. Безумие остановил Бестужев. Перехватил её руку на полпути и грубо отшвырнул от тела, брезгливо вытирая свои пальцы о куртку.

– Нет. Это мародерство, Гаврилова, не вздумай.

Она уже открыла презрительно искривившиеся губы, втянула побольше воздуха, готовая к словесной схватке. Лениво вмешался Славик со своим поучающим тоном.

– Так девочки, не ругаемся, помада не ваша. Стремно должно быть, Наденька, мертвых обкрадывать. Ты Катька делай сразу снимок. В соцсетях залетит только так, с громким названием «Гаврилова Надежда Анатольевна на мрачном пути к лучшей жизни».

– Чтоб ты сдох. – Гаврилова мрачно оттопырила средний палец, но взгляд от широкого кольца отвела, пусть распрямляться и не торопилась. – Это от змей,

да? Почему их тут столько?

– Может забыли забрать лестницу, когда хоронили, а может кто-то специально подружке принес, чтобы и в том мире не знала покоя. – Елизаров ехидно улыбнулся, но напускная бравада быстро с него сползла. Как и других, его передернуло.

Выходит, змеи долгое время пировали на занесенном в избу теле, но почему они не расползлись, когда началось разложение? Неужели отравились трупным ядом? Или были с нею до последнего куска мяса? Ни единого тела кроме девчачьего они не тронули – прикрывали её невесомым саваном.

Славик был прав, прошлые фотографии можно удалять, с этой им не сравниться. Снова ослепила вспышка, а дальше все произошло слишком быстро.

Пошатнулась и едва не упала на покойницу Гаврилова, ей навстречу зашуршали кости. С десяток маленьких позвонков зашевелился, заскользил, царапая скелеты подружек тонкими ребрами. И что-то черное стремительно ринулось ей навстречу. Змея. Живая, огромная.

Стоящий рядом Елизаров выбросил руку вперед почти синхронно с безумным рывком рептилии. И это спасло Гавриловой жизнь. Тонкие клыки, налитые ядом, не достали до лица несколько сантиметров, пальцы Славика сжались на Надиной косе и что есть силы дернули назад. Она кубарем покатилась по полу, змея черной молнией скользила следом.

Она будто обрела жизненно важную цель – уничтожить Гаврилову. Прошмыгнула между ног окаменевшей Смоль, задев хвостом голую лодыжку, почти проскочила мимо Елизарова. Его ботинок быстро и тяжело опустился на змеиную голову. Послышался оглушающий хруст, из-под подошвы в разные стороны хлынула змеиная кровь. Темная, почти черная, она забрызгала ноги Смоль, пару крупных капель долетели до лица Нади, разукрасили щеку.

Повисла давящая тишина.

Все шумно дышали, змеиные кольца судорожно сжимались, хлестали, обвивали ногу Елизарова. А затем замедлились, затихли. Он протяжно выдохнул и медленно убрал с неё ботинок, направляя на жалкие останки дрожащий луч фонаря.

– Гадюка. Охренеть. Балин, Гаврилова, прости, твою подружку грохнул.

– Ты ненормальный, она почти меня достала. – Надя осоловело размазала по лицу гадючью кровь и тяжело втянула воздух через трепещущие ноздри. Язык её заплетался, а слова путались. Схлынул бурлящий в крови адреналин.

– Скажи спасибо, что только почти.

Одоевский поднял её на ноги, и они быстрым шагом направились к выходу. Баба Софья была права – моровы избы место для мертвых, живым они ничего хорошего не сулят. Здесь живут лишь гадюки да страхи, прячущиеся в тенях углов, жирные и опасные.

Смоль выходила последней и что-то толкнуло в спину, какая-то далекая настораживающая мысль. Она обернулась. Вопрошающий взгляд скользил по огаркам свечей, по силуэту покойницы, спрятанному в тенях. Прав был Щек, эта изба очень старая. Это понять легко по одежде – сарафану, кокошнику. Грустно было лишь оттого, что одежду такую носили только молодые, не успевшие познать жизни девушки.

А за дверью снова слышался грубый хохот Славика.

– Ля, сейчас кто-то отправится за подружкой. Ненавижу этих гадов.