Змей
Шрифт:
После почти трех лет совместной работы в ситуациях, когда один лишний звук мог быть границей между жизнью и смертью, они знали, как общаться в молчании. Кивком головы и движением глаз Лахлан показал Сетону, чего он хочет от него.
Увидев, что молодой человек понял это, Лахлан отпустил Беллу. Но это было нелегко. Каждый примитивный инстинкт требовал удержать ее и... просто держать в руках.
Лахлану пришлось остановиться, чтобы не броситься к Белле, когда Деспенсер заметил, что привлекло внимание леди Джоан.
Черт возьми, это было не
Так много сделано для того, чтобы остаться незамеченным. Казалось, что каждая пара глаз в свите Деспенсера повернулась в их сторону. Но в одной паре глаз он увидел узнавание.
Лахлан затаил дыхание, поскольку цвет возвращался на бледное лицо леди Джоан. Их глаза встретились на одно долгое сердцебиение.
Выдаст ли она его? Опознает как мятежника и отправит на смерть?
Джоан отвернулась. Лахлан облегченно вздохнул, полагая, что сообщения о ее преданности англичанам должны быть неправильными. Но когда она раздавила розу, он передумал. Черт. Отказ от матери не мог быть более ясным.
Вот дьявол! Лахлан пристально посмотрел на Беллу. Сетон тащил ее через толпу, но делал это недостаточно быстро. Им удалось продвинуться всего на несколько футов. Любая надежда на то, что Белла не видела растоптанную розу или не слышала слов дочери, исчезла сразу же, как он увидел боль в ее лице.
Лахлан увидел лишь профиль Беллы, прежде чем Дракон увел ее, но этого было достаточно.
Его грудь сжало тисками. Лахлан видел ее боль... Черт, это причиняло боль ему. Он бы все сделал, чтобы уберечь Беллу от этого момента. Леди Джоан сокрушила сердце матери так же верно, как она раздавила цветок.
Но если Лахлан решил, что худшее закончилось, то он ошибся. Человек, который ехал впереди, вернулся, чтобы провести расследование, и заметил Сетона и Беллу. – Эй, вы. Куда вы идете?
Лахлан выругался. Он никогда не молился, но если он когда-нибудь начнет, сейчас самое время. Человек, который заметил Беллу, был ее прежним шурином Уильямом Комином. К сожалению, он был знаком с Лахланом. В длинной очереди людей, жаждущих увидеть его голову, украшающую ворота замка, Уильям Комин стоял впереди. Много лет назад Лахлан унизил его на поле битвы, и гордый дворянин никогда не забывал об этом.
Лахлан натянул пониже шапку, хотя это была скудная защита, если Комин повернет назад.
Но сейчас Белла была в опасности.
Сетон задвинул ее себе за спину и повернулся к Комину. Лахлан никогда не был так благодарен, услышав проклятый английский акцент Сетона.
– В замок, милорд, - сказал он.
– Мальчик должен выполнять свою работу, а не глазеть на прекрасных дам.
Сетон поклонился и ослепительно улыбнулся Джоан и другим дамам, которые красиво покраснели.
Лахлан, похоже, должен извиниться перед рыцарем. Казалось, вся эта галантность и рыцарство не были совершенно бесполезны.
Однако Комин не был впечатлен. Его глаза сузились.
– Ты, мальчик, почему ты прячешься?
Зная,
Лахлан успокоился, чувства его обострились, он готов был сделать все возможное, чтобы защитить Беллу. B`as roimh G`eill. Умрем, но не сдадимся. Это был девиз Хайлендской гвардии и одна из немногих вещей, на которые они все согласились.
Белла не поднимала глаз, шапка была низко надвинута на лоб. Это в сочетании с потерей веса, вызванной ее тюремным заключением...
Он надеялся, что, черт возьми, этого будет достаточно.
Лахлан бросил взгляд на свиту Деспенсера и заметил, что между бровей леди Джоан появилась морщинка, когда она изучала Беллу.
Белла пробормотала что-то низким голосом.
– Что?
– Спросил Комин.
– Говори, мальчик.
Сетон сжал плечо Беллы - чуть сильнее, чем Лахлан считал нужным.
– Ты слышал господина, - сказал он и затем извинился.
– Он застенчив, милорд.
Лахлан знал, что это не может продолжаться долго. Эта маскировка не выдержит пристального наблюдения.
Джоан положила свою руку на руку Комину.
– Пожалуйста, дядя, пусть парень вернется к работе. У него уже достаточно проблем, - она слегка рассмеялась.
– Лорд Деспенсер очень хочет начать путешествие.
– Она посмотрела на измятую розу.
– Я уверена, что это ничего не значит.
Комин снисходительно погладил ее руку, но не отвернулся от Сетона и Беллы, которые стояли неподвижно в толпе. Люди, составлявшие ее, были слишком благодарны за то, что внимание обращено на кого-то другого. Лахлану нужно было что-то сделать, чтобы отвлечь внимание – желательно не на себя.
Лахлан хотел, чтобы у него была свинья. Он огляделся вокруг в поисках чего-нибудь, что могло бы отвлечь внимание.
У него не было свиньи, но у него были цыплята. В нескольких футах было полдюжины кур во временном курятнике и привязанный рядом с ним большой толстый петух.
Лахлан сосредоточился на петухе и потянулся к веревке.
Комин открыл было рот, чтобы что-то сказать, он все еще смотрел на Беллу и Сетона, и Лахлан понял, что ему не хватит времени. Он сделал вид, что собирается шагнуть вперед, перерезал веревку кинжалом, спрятанным в руке, и врезался в стол, к которому петух был привязан.
Стол был нагружен корзинами с яйцами.
– Мои яйца!
– закричал фермер.
Черт, «мои яйца» стекали по его проклятому лицу. Лахлан собрался, чтобы вытереть его, но затем остановился. Вместо этого он спрятал лицо в сене, в котором лежали яйца. В качестве маскировки это подходило, но было чертовски неудобно.
Абсурдность ситуации сохранялась. Этот день становился фарсом, и происходящее приобретало катастрофические масштабы.
Люди, привлеченные неожиданным криком фермера, начали посмеиваться. Лахлан растянулся в грязи, испачканный разбитыми яйцами и прилипшим сеном, ничего удивительного, что люди смеялись.