Змей
Шрифт:
Белле следовало послать его к черту. Это все, чего Лахлан хотел от нее. Но Белла никогда не делала того, что должна. Вместо этого она улыбнулась так, как будто поняла его. Это было вряд ли возможно, потому что Лахлан сам себя не понимал.
– Я слишком близка к правде, Лахлан?
– Тонкая насмешка привела его в бешенство.
– Будь таким грубым и злым, как тебе хочется, ты не напугаешь меня.
Его глаза потемнели. Возможно, нет. Возможно, да, черт возьми. Его рот прижался к ней в свирепом порыве.
Он предупредил ее.
ГЛАВА
Белла спровоцировала Лахлана. Возможно, именно это она и собиралась сделать с самого начала. Этот жар, эта страсть, это безумие, кипевшее между ними, продолжались слишком долго. Белла решила покончить с этим.
Ей ничто не мешало. Бьюкен был мертв. Ее долг перед ним – если таковой существовал – в прошлом.
Длительное тюремное заключение, когда Белла не знала, получит ли она когда-нибудь свободу, научило ее наслаждаться минутами радости и удовольствия, которые она могла получить от жизни. Иного шанса может и не быть.
И каким-то образом Белла знала, что это принесет ей удовольствие, в отличие от всего, что она когда-либо знала. Ей хотелось почувствовать страсть хотя бы один раз в жизни. Даже если это все, что может быть между ними. Предложение Лахлана было ясным – как и всегда. Он никогда не утверждал, что хочет чего-то большего от нее, чем это.
Ей тоже ничего от него не нужно... не так ли?
С виду ничего не изменилось. Он все еще был мерзавцем. Человеком, который, как говорили, предал свой клан и убил жену. Безжалостным наемником, который дорого продает свой меч и заявляет, что его ничто не волнует.
Но его волновало гораздо больше вещей, чем он позволял увидеть. Реакция Лахлана на ее вопросы сказала Белле об этом. Чем больше он открывался, тем грубее становился, и тем больше Белла понимала, что близко подобралась к нему. Лахлан использовал свой язвительный змеиный язык как оружие и щит - чтобы оттолкнуть людей, когда они подбирались слишком близко, и не дать им увидеть себя настоящего. Белла чувствовала глубокую печаль внутри Лахлана. Чернота была не в его душе, а в темном облаке, нависающем над ним.
Тем не менее, его грубые слова потрясли Беллу. Из всех распутных вещей, к которым принуждал ее муж, он никогда не делал этого. Мысль о том, рот Лахлана будет там, его горячий язык, проникнет внутрь...
Белла вздрогнула, когда Лахлан сильно прижался к ней.
Как только он коснулся ее губ, Белла поняла, что назад дороги нет. Его поцелуй был горячим и голодным, неистовым и первобытным, как страсть, пылающая между ними.
Лахлан прижал Беллу к себе. Целуя ее все глубже. Вдавливал ее в свое твердое тело. Белла чувствовала каждый выступ, каждую впадинку, каждую стальную мышцу; его тело, казалось, вбирало ее, соединялось в совершенном пламени слияния.
Его язык кружил вокруг ее языка, убеждая - нет, требуя - ее ответить.
Белла поцеловала его в ответ, отвечая на каждое прикосновение его
Это не было ни нежным ухаживанием, ни мягким соблазнением, но жестоким пожаром отчаянной потребности между двумя людьми, которые хотели только одного.
Эта жесточайшая необходимость, это отчаяние, эта страсть... Белла представить не могла, что способна так чувствовать. Никогда не думала, что она может настолько лишиться самообладания. Никогда не представляла, что может чувствовать такую связь с кем-нибудь. Казалось нереальным, что такое может с ней произойти. Что женщина, которая была холодна и бесчувственна на протяжении многих лет, найдет удовольствие в объятиях одного из самых безжалостных, самых страшных и ненавидимых мужчин в Шотландии.
Но для Лахлана это было нечто большее. Он был жестким, но не плохим. Во всяком случае, не таким плохим, как хотел показать. У Лахлана просто никогда не было кого-то, кто любил бы его. У него никогда не было никого, кому бы он мог доверять. Белле просто нужно было дать ему шанс. За Лахлана стоило бороться.
Губы Лахлана были такими горячими, что каждое прикосновение, каждое движение его языка разжигали пламя еще сильнее. Тепло его поцелуя, казалось, доходило до пальцев ее ног, разливаясь по всему телу. Сердце Беллы билось о ребра, неистово трепеща при каждом ударе.
Она схватила Лахлана за плечи, ее пальцы вонзились в кожаный котун, она хотела ощутить его еще ближе. Лахлан был таким большим и сильным, и на каком-то подсознательном уровне Белла нуждалась в его силе, его тело воина было твердым и непреклонным, как сталь, но и столь же теплым и утешающим, как мягкий пушистый плед.
В его объятиях ей никогда не будет холодно.
Белла застонала, когда Лахлан своими большими руками сжал ее ягодицы, плотно прижимая ее к своему затвердевшему члену. Странные чувства трепетали в душе Беллы. Страх и волнение сразу. Он казался таким... большим. Каждый дюйм мощной колонны его мужественности был прижат к ней.
Как он...?
Она прикусила губу. Как они...?
Неужели это будет больно?
Затем Лахлан толкнулся к Белле, двигая бедрами в медленном, грешном ритме, который имитировал любовный танец, и Белле стало все равно.
В ней поднялся ком жара. Белла чувствовала, как желание усилилось. Влага разливалась по внутренней стороне ее бедер. Желание концентрировалось, сматываясь в тугую спираль.
Ее кожа покраснела. Дыхание стало прерывистым.
Лахлан терся об нее, усиливая давление, усиливая ее желание.
Ей нужно двигаться быстрее. Сильнее. Белла выгнулась, чувствуя, как что-то странное надвигается на нее. Она поднималась, тянулась к чему-то, что было вне досягаемости.
Белла не узнавала звуков, которые издавала. Настойчивые короткие стоны, которых она сама не понимала.
Лахлан прервал поцелуй. Его губы были на ее шее, спустились вниз по ее горлу, зарылись между ее грудей. Восхитительно. Его щетина царапала ее кожу, посылая приятное тепло по оставленному следу.
Лахлан тоже стонал, почти как от боли.