Знаки безразличия
Шрифт:
– Девушка!
– окликнул её Крайнов.
Обернувшись, она смерила его недобрым взглядом.
– Вы забыли спросить, не хочет ли чего-нибудь моя спутница.
Крайнову хотелось говорить легко и игриво, но выходило пошло и глупо. Он давно разучился стесняться чего-либо, но присутствие Нины странным образом сковывало его. При ней ему хотелось казаться лучше. Официантка фыркнула, развернулась на каблуках и сделала несколько шагов в сторону их столика. Остановившись на некотором расстоянии, она презрительно оглядела Нину.
– Я не хочу есть, - пробормотала Нина.
– Так вы будете что-то или мне весь день тут торчать? Кроме омлета есть
– Будьте добры один пирожок.
Причмокнув языком, мол, 'стоило меня беспокоить', девица зацокала в сторону кухни. Нина укоризненно поглядела на Крайнова:
– Я всё равно не съем. Я, когда не сплю, почти не ем. Даже чай вот через силу пью.
Крайнов посмотрел на её припухшие глаза, кирпичный пятнистый румянец и нижнюю губу, которая чуть дрожала, как у ребёнка, который собирается заплакать. 'Зачем я тебя во всё это втравил, девочка?', - подумал он, и ему отчаянно захотелось коснуться её гладкой пылающей щеки.
Глава 5. Кукловод
Кукловод проснулся в прекрасном настроении, выглянул в окно и едва в ладоши не захлопал. Ведь сад был усыпан золотыми и красными листьями, которые отражали тусклый свет серого осеннего дня, делая его сказочным - мягким и золотистым. Над Камой висел густой туман.
Кукловод раздвинул пыльные гардины и густой жёлтый тюль, распахнул створку окна и, мурлыкая песенку, прислушался. В доме было тихо, только внизу на веранде тикали ходики.
Он жил в старом деревянном доме своих родителей. Он почти ничего не переделывал, каждая деталь оставалась на своём месте, так, как было в его детстве. За стеклом на книжных полках пылились собрания сочинений. Мама любила больше всего Гюго и Диккенса, поэтому фиолетовые и зелёные томики выглядели самыми затёртыми. На полированном письменном столе, покрытом сетью царапин, высилась стопка маминых журналов 'Работница'. Но и это было не главное.
Главное было - куклы. Они украшали и оживляли дом. Куклы свешивались с потолка в его спальне, сидели на подоконниках, стояли на специальных полочках, которые он сам выпиливал и крепил к стене. Недавно он развесил марионеток по стенам на лестничном марше, и очень гордился этой идеей.
Внизу, в столовой, было холодно и сыро. Кукловод опустился на низкую скамеечку перед печью, аккуратно сложил в неё заготовленные с вечера сухие поленья, а сверху бросил спичку. Глядя, как пляшет пламя, он жмурился, как кот. Когда огонь в печи разгорелся, Кукловод водрузил на конфорку ковшик с водой для кофе, вытащил из фанерного ящика под подоконником сыр и хлеб и принялся за свою нехитрую трапезу. Он не любил тратить деньги впустую, поэтому ел немного, только чтобы поддерживать силы.
Откусывая маленькие кусочки от бутерброда, он вспоминал, как суетилась возле плиты мать - красивая, стройная, в простом, но изящном домашнем платье. Волосы у неё были всегда убраны в высокую причёску, и она улыбалась - так любил отец. Отца Кукловод вспоминал редко, а если случалось, то старался забыть как можно скорее.
Отец был полной противоположностью матери - огромный, грубый, неопрятный, похожий на подгулявшего купчину, героя советской сатиры времён военного коммунизма. Он был вечно всем недоволен, постоянно орал, пел похабные частушки, замахивался на мать и на него.
В детстве Кукловод был слабым. Он много болел, и мать вынуждена была постоянно брать больничные
Он обожал кукол, но теперь, без матери, они не могли рассказать ему его любимую историю. Иногда вечерами он читал сам себе сказку вслух, но это было совсем не то, чего ему хотелось. Он мечтал поставить спектакль.
Закончив скромный завтрак, Кукловод ополоснул тарелку под рукомойником, достал из тайника охотничье ружьё и вышел во двор. Воздух был прозрачен и, казалось, звенел от тишины. Кукловоду нравилось жить вдалеке от соседей. Их дома едва виднелись на другом склоне оврага
Было свежо, трава покрылась инеем, а лужица возле отхожего места затянулась льдом. Как в детстве, он разбил лёд каблуком и засмеялся - так хорошо было у него на душе. Напевая песенку, он подошёл к сараю и прислушался. Порядок.
В сарае было темно, лишь небольшой луч света пробивался через щель между верхом стены и крышей. Задвинув щеколду, он щёлкнул выключателем и огляделся. Сарай был завален всевозможным хламом до самой крыши, лишь возле западной стены одиноко торчали два сломанных стула, ржавый лодочный мотор и садовый инструмент. Отбросив стулья и ржавые лопаты, Кукловод снова прислушался (осторожность - превыше всего!) и, убедившись, что всё в порядке, с усилием отодвинул мотор. Под ним на грязном полу были отчётливо видны очертания деревянной крышки погреба. Нащупав в кармане электрошокер, Кукловод откинул засов и распахнул крышку.
Погреб был гораздо больше, чем можно было себе представить. По сути дела, он занимал такую же площадь, как сарай, только под землёй. Тихо жужжал вентилятор и горела одинокая лампочка. На деревянных, наспех сколоченных нарах испуганно застыли три маленькие фигурки. Три феи.
Скоро он приведёт ещё двоих, и они смогут сыграть сказку.
Подружки посмеивались над Ниной в те редкие минуты, когда она была свободна, и им удавалось встретиться:
– Ты влюблена в своего Крайнова. Чуть что, сразу 'Юрий Дмитрич сказал'... 'Юрий Дмитрич велел'... А он женат?
Она отшучивалась и краснела. Крайнов был разведён и у него была дочь. Была.
Однажды для оформления авиабилета Нине понадобились паспортные данные Крайнова, но она никак не могла отыскать в папке ксерокопию. Он куда-то торопился, поэтому просто сунул Нине паспорт и ушёл. Сделав копию нужной страницы, Нина собиралась отнести паспорт в кабинет Крайнова, но внезапно её одолело любопытство. Ей всегда было интересно, есть ли у начальника семья, но спросить она не решалась, а он говорил с ней всегда только о работе.