Знаки безразличия
Шрифт:
– Вы знаете Крайнова?
– вырвалось у Нины.
– Знаю, - коротко кивнула Митрофанова.
– Всё, понеслась. У нас участок легче, чем в Заречье, если что, им на помощь поедем. Я сама хотела туда ехать, но Юрий Дмитриевич попросил с вами поработать.
И, увидев расстроенное лицо Нины, добавила:
– Это он не вам не доверяет, это он мне не доверяет. Всё, погнали, - и она быстрым шагом направилась к спуску.
Крайнову не сиделось в машине. Усадив на своё место молодого поисковика, который додумался приехать 'в поле' больным, и отчитав его по полной программе, он сменил свою кожаную куртку на чью-то безразмерную штормовку и двинулся вслед за отрядом.
Погода
Потом Рина, опытная туристка и поисковик, провалилась в яму и повредила ногу. Некоторое время она упорно молчала, а когда стало совсем невмоготу и её едва ли не на руках дотащили до машины, лодыжка и икра распухли вдвое, мешая снять высокий военный ботинок. Рину увезли в травмпункт, и в цепи образовался разрыв, на который как раз и заступил Крайнов.
К общежитиям вышли в районе часа дня, не обнаружив ничего, кроме собранного бомжами из фанеры и обломков старой мебели шалаша. В шалаше пахло размокшим сигаретным пеплом и нечистотами, но следов пребывания девочки-подростка не обнаружилось, как и самих хозяев.
Уже возвращаясь в машину, Крайнов обнаружил, что сотового в кармане нет. Всё время, пока он бродил по Заречью, телефон лежал в машине. Мысленно выругав себя за невнимательность, он сунул открыл дверцу машины.
Парень, у которого утром была температура, отмечал что-то на карте. Увидев Крайнова, он радостно сообщил, что после таблетки парацетамола он чувствует себя прекрасно.
– Вам Нина какая-то три раза звонила, - с улыбкой прибавил он, - в последний раз сказала, что это очень важно.
– А ты не мог передать сообщение для меня по рации?
– разозлился Крайнов.
Уже набирая номер Нины, подумал, что парень, привыкший работать 'в поле', конечно, ни в чём не виноват, и это исключительно его, Крайнова, промашка.
– Юрий Дмитриевич!
– обрадованно ответила Нина.
– У меня две новости.
– Начни с плохой.
– Они обе пока... неизвестно какие.
– Ну?
– В 'краюшке' - сарайчике на берегу Камы, где собираются подростки, сын Митрофановой обнаружил школьный пенал. В нём две шариковых ручки, дешёвая тушь для ресниц и подводка.
– Под... что?
– Подводка. Ну, карандаш для глаз.
– А... и что это нам даёт, если там постоянно тусуются подростки?
– Местные считают, что если бы пенал оставили давно, его бы уже подобрали. Кстати, звонили из полиции. Опрос одноклассников Анастасии ничего не дал, хотя одна девушка утверждает, что неоднократно видела её возле этой 'краюшки' после уроков.
– Хорошо. И вторая новость?
Нина сделала паузу. Он слышал, как она вздохнула, собираясь с мыслями. Обычно она так вела себя, собираясь сообщить ему свою версию.
– Пока я сидела в машине, просмотрела вчерашние фотографии. В комнате каждой из жер... девочек были такие маленькие марионетки. Разноцветные. Я пытаюсь выяснить, откуда они, но никто из родителей не знает.
– Спасибо, - немного разочарованно ответил Крайнов.
– До связи.
Повесив трубку, он усмехнулся. Маленькие марионетки... Скорее всего, с какой-нибудь ярмарки... И всё же - у всех четверых. Совпадения бывают, но это уж слишком. Разные школы, поликлиники, друзья, интересы...
Глава 10. Попытки
Кукловод рисовал эскиз сцены. Занавес он сшил давно, ещё до явления первой феи, и после четвёртой, будучи в радостном возбуждении, приладил его на специальный карниз посреди гостиной.
Кукловод любил говорить правильно. В Юрьеве почему-то было принято называть карниз гардиной, а гостиную - залой, но мама всегда говорила, что так говорят только необразованные люди. И уж конечно Кукловод не употреблял никаких словечек вроде писять, мохать, кулёчек и прочего словесного мусора, которым грешили окружающие.
Закончив рисовать авансцену и кулисы, он задумался над оформлением задника. На обложке книги про Генри и фей они были изображены на белом фоне, как будто висящими в пространстве, и это совсем не устраивало Кукловода. Хорошо было бы нарисовать сказочный замок, взяв за основу, например, заставку диснеевских мультиков. Возможно, он даже сможет срисовать его на листок бумаги, но выполнить полномасштабную декорацию, сохранив пропорции, без посторонней помощи вряд ли сможет. Конечно, можно было бы обратиться за помощью к театральным художникам, в конце концов, наврать им что-нибудь, прикрывшись Обществом друзей кукольного театра, но это рискованно. Кроме того, художники потребуют магарыч, и если он его не обеспечит, пойдут скандалить в бухгалтерию. А уж эти тётки в польских блузочках и одинаковых очках, которые только и знают, что всем кости мыть, растрезвонят про его декорацию на полгорода. Нет, нужно справиться самому.
Его беспокоили не столько декорации, сколько две последние феи. Первая, Голубая фея, которую звали Зоей, была стопроцентным попаданием в образ. Она оказалась хрупкой, творческой натурой, с мягкой улыбкой и льняными волосами. Алая фея, роль которой он отвёл трудной девочке из Заречья, в сказке была дерзкой и непокорной, и на картинке (он помнил!) точь-в-точь Рита. О, как тщательно он подбирал своих кукол! Потом случилась первая ошибка. Елена, которой он хотел дать роль Зелёной феи, оказалась дочерью какой-то крупной шишки (для него она была всего лишь несчастным ребёнком), и имела ужасные проблемы с кожей, о которых он не знал. Ладно, Елену он загримирует так, что мать родная не узнает. Он вообще не был уверен, что эта функционерка с оловянным взглядом узнает свою дочь, предъяви ей нескольких девочек сразу. Но что делать с Асей? Ася, Жёлтая фея, должна была быть очаровательной кокеткой с манерами принцессы, и внешне она походила на свою героиню, как будто каким-то непостижимым образом позировала для иллюстраций книги из его детства. Но на деле она оказалась едва ли не вульгарнее малолетней воровки Риты.
Кукловод в сердцах сломал карандаш, которым рисовал эскиз, пополам, и зашвырнул обломки в дальний угол комнаты. О замене он подумает потом. Ему нужна пятая фея - Королева. Вот тут-то придётся постараться.
– Твоя внучка сведёт меня в могилу!
– кричала мама бабушке, запутавшись в синем трикотажном платье, которое она стаскивала через голову, укрывшись за открытой дверцей шкафа.
Она всегда переодевалась, как в старом кино: открывала створку шкафа, перекидывала через неё то, что собиралась надеть, и, спрятавшись, как за ширмой, снимала одежду. Её крупные, округлые руки мелькали над дверцей, тонко позванивал браслет часов, и резиновые подошвы домашних тапочек шлёпали о линолеум.