Золотое дно (сборник)
Шрифт:
снегу, по мокрой луговой дернине, а птица кинулась от
него, волоча непослушное крыло. И тут валенки застря
ли в скрытой ручьевине, и Кроня выпал из них и побе
ж ал босиком, проваливаясь по колено в снеговые пле
шины...
«Бежать, бежать!» — шептал он, выплывая из бес
207
взгляд. Открыл мутные глаза и увидел сначала черные
тусклые голенища сапог, туго обтягивающих икры,
темно-синие бриджи с кожаными наколенниками, бе
лую батистовую сорочку и коричневые подтяжки на
опущенном животе, потом — светлые любопытные гл а
за с набухшими веками и седоватый бобрик волос. Н е
мец смотрел долго и болезненно; правая щека была н а
мылена, и сквозь просыхающую пену проклевывалась
твердая щетина. Он что-то сказал, подбежали двое сол
дат в клеенчатых фартуках, наверное, санитары, и по
ложили Кроню на носилки. Он хотел застонать, потому
что в грудь вроде бы всадили ржавый гвоздь, но сдер
ж ался, сразу вспотев.
В сельском медпункте ему промыли рану, сделали
перевязку и на тех ж е носилках отнесли в палату
«смертников». Его положили в проходе меж коек.
Есть Кроня не хотел да и не мог; когда он приходил в
себя, то видел, как уносили мертвых: их натруженные
сапогами желтые пятки почему-то назойливо лезли в
глаза. А однажды лежачих раненых вынесли из медпун
кта, свалили на телеги кто в чем был и по тряскому бу
лыжнику долго возили по Бороухам. Кроня оказался в
одних кальсонах. Его совсем растрясло, мучила посто
янная боль...
В школе, куда пленных привезли под вечер, на полу
была прелая солома. К вечеру каменный дом высты
вал, и раздетые пленные жались друг к другу, делясь
своим крошечным теплом. А Кроне было ж арко, он ви
дел себя в летнем душном сосновом бору: белый мох
подгорел на солнце и хрустел под ногами, а от талой
смолы, от нагретых сосен сочился такой густой аптеч
ный запах, что было трудно дышать...
В школе раненых леж ало человек пятьсот, недели че
рез две более половины из них успокоилось от страд а
ний. А Кроня все еще жил. Однажды он пришел в себя,
попросил зеркало — нашелся осколок с детскую л а
дошку, Кроня всмотрелся в мутное отражение и увидел
лохматые стариковские брови, морщинистое чужое ли
цо с белыми лихорадочными глазами и сухие щеки. П о
том Кроня прощупал себя: коленки стали твердые и
большие, как кулаки.
Кроню опять понесли на перевязку, и впервые, ког
208
вевшие бинты, он не потерял сознание. Тут появился
врач, он с любопытством осмотрел раненого, не каса
ясь его рукой, и Кроня безразлично подумал, что где-
то видел этот седоватый жесткий бобрик волос и свет
лые глаза в сетке рытых морщин. Врач склонился еще
ниже, всматриваясь в Кронины выгоревшие глаза, от
немца пахло легким цветочным одеколоном и табаком.
Не разгибаясь, врач что-то сказал за спину. Костля
вый унтер сыто засмеялся, показывая крепкие желтые
зубы.
Кроня слушал чужую речь, не зная, что говорят о
нем, с удовольствием вдыхал тонкий цветочный запах
одеколона и посторонне думал, что этот немец с ж ест
кими седыми волосами чем-то похож на его городского
дядю. Он подумал вскользь, и мысль исчезла, едва н а
родившись, потому что немец с хрустом распрямился,
став далеким и призрачно неясным.1
Потом Кроню принесли обратно, в школу, и он вяло
поразился ее пустоте: в самом углу просторной залы на
рыжей, нет, скорее на черной от крови и грязи соломе
леж ало не больше сотни полунагих людей, которые вро
де бы пугались большого каменного пространства с ис
царапанными известковыми стенами и убегали от него
в самый дальний угол. Они словно бы дрались за этот
угол, потому что все вбились в него, просто слились в
один большой шевелящийся клубок.
Кроня еще не знал этой жизни, вернее, не помнил
ее: она протекала все эти двадцать дней мимо его соз
нания, и потому невольное чувство брезгливости ше
вельнулось в нем, и некоторое время он даж е леж ал
чуть в стороне на жестком жгуте соломы. Потом К ро
ню стал трясти холод, и он уже пожалел, что не мо
жет уйти обратно в беспамятство, где всегда было ж а р
ко. Вскоре Солдатов и сам оказался в смрадном, но
более теплом углу среди грязных и покрытых язвами
людей и с удивлением обнаружил, что его здесь знают,
что есть тут у него постоянное место чуть ли не в са
мой середине и даж е существует его покровитель, тол
стогубый лысеющий человек в синих кавалерийских
штанах и бязевой солдатской рубахе. О казалось, что у
Крони имеется своя мятая алюминиевая чаш ка и свое
изголовье, где под жгутом соломы лежит деревянная
209