Золотой цветок - одолень

Машковцев Владилен Иванович

— Ешь, Чалый! Да не трепыхайся! Убил я медведя. Не укусит. Давай постараемся: шкуру содерем, обмажем изнутри простоквашей, выскоблим и выдубим...

— Кто ты, отрок? — обессиленно и благодарно обратился царь, поднимаясь с наста.

— Я Ермошка.

— Ты боярский сын? Из какого рода?

— Не, я Ермошка. Мы казаки.

— Ты дончак? Я знаю вашего атамана — Наума Васильева...

— Не, мы с Яика. У нас атаманит Меркульев.

— Мне знаком и Меркульев.

— Меркульева все знают.

— А ты ведаешь, отрок, кого ты спас от смерти?

— Тебя, болярин.

— Чем же тебя одарить?

— Ничаво не возьму с тебя.

— Почему? — удивился государь.

—

А ты нищемощный, болярин. У тебя стражи нет.

— Может, я заплутал в лесу. Может, я зело богат и знатен... Вот выберусь домой, облагодетельствую милостями.

— Коли ты богат, болярин, купи у меня клок из бороды Исуса. Уступлю за три золотых.

— У тебя есть волосы из бороды Христа?

— А то как же, болярин. Глянь: черные, кудрявистые. Наипоследний пук! Без обману. Вот тебе истинный крест!

— Но у меня нет при себе и копейки, отрок.

— Отдашь опосля. Но с набежавшими резами: семь ефимков.

— Клянусь, что отдам!

— Не забудь. Передай через Меркульева. Мол, вот мой должок Ермошке Марьину — девять золотых. Можно передать и двенадцать.

— Передам, я сдержу свое слово, Ермолай. Но как я выберусь? Мой конь убежал...

— Не боись. Слышь, твоя кобыла ржет, переговаривается с моим Чалым. Не уйдет она. Я заарканю ее и приведу, болярин. Не кручинься. Ты лучше подмогни мне освежевать зверя. Хороша шкура!

Ермошка ободрал медведицу и бросил шкуру:

— Дарю на свадьбу тебе, болярин!

— А у меня и взаправду скоро свадьба.

— Как невесту зовут? — спросил Ермошка.

— Дуней. Евдокия Лукьяновна Стрешнева, — и вздохнул. — Не везет мне, Ермолай, на невест.

— Почему?

— Пятый раз сватаюсь. Пригляделась одна — оказалась больной. К датской принцессе неудачно кланялся. Лонись затевали сватовство к сестре шведского короля. Не состоялось. Женился на Долгорукой — она умерла.

— Так ты знатный, болярин?

— Я царь, Ермолай.

— Так я тебе и поверю! Не бреши, болярин!

— За пук Христовых волос спасибо. Приходи завтра, Ермолай, я тебе покажу срачицу Христову. Шаховы послы Руслан-бек и Булат-бек поднесли святыню, похищенную в Грузии, отцу моему, патриарху — государю Филарету. Дружбу с нами затевает шах.

...Но Ермошке не удалось больше встретиться с царем. На другой день бояре затеяли свару при обсуждении порядка царской свадьбы. Иван Васильевич Голицын место возле царя требовал в застолье:

— Не можно мне быть меньше Шуйского и Трубецкого! Не приду я тогда на свадьбу.

И не пришел! И схватили его, в Пермь сослали. А все поместья и вотчины отобрали, окромя одного села в Арзамасе. Расправились, как с бунтовщиком.

Однако подарки богатые царь для Ермошки передал: цепь золотую и кошель с цесарскими ефимками.

Цветь сороковая

Мокро на Мокея — жди лета еще мокрее. Утопал в грязи Яицкий городок. Дождь лил беспрерывно третьи сутки. В самый раз сеять овсы. Вырастет овес, аки князь, ежли бросишь в грязь. Матвей Москвин подсел на лавку поближе к свету. Он чистил и смазывал пистоль, менял слежавшийся порох в берендейках. А сам косил глазом в заморское зеркало, подкручивал шляхетские усики, любовался собой. Еще вчера решил писарь раскрыть свою тайну перед сыном Миколкой, но не знал, с чего начать разговор. В сыне Матвей не сомневался. Да, пойдет за мной в огонь и воду. Послушание паче поста и молитвы. Исполнительным, старательным и послушным рос Миколка. На Магнит-горе прошлой осенью отличился с Ермошкой, когда отроки руду

таскали к лодкам. В набег на Урочище ходил с казаками. Осетров берет на багренье не хуже Телегина. В кулачном бою крепок. В конных и сабельных состязаниях ловок, силен, хотя не может еще пробить наскрозь пикой тушу быка. Добрым молодцем сын растет. Беда у него одна: якшается с Веркой Собакиной. Девонька она красивая, налитая, соблазнительная. Да глаза зыбкие — не будет верной женой. И позорно родниться с таким домом. Не бедностью дом тот зазорен — худой славой. Что он увидел в этой Верке? Какие юницы кругом цветут! Но Миколка не замечает сестер Смеющевых — Снежанку и Устю, не обращает внимания на Нийну Левичеву, Злату Блинову. Одна у него любовь... А Верка Собакина бегает часто в последнее время в самую мерзкую избу — к Зоиде Поганкиной. Говорят, будто девки и парни там пьют хмельное, разболокаются догола, безобразничают.

Матвей осторожно сыпнул в ствол синего пороху, забил пулю. Вспомнил о Меркульеве:

— Провел я вокруг пальца атамана! Как они там в Москве? Передал ли отец Лаврентий иконку с тайником, и дошло ли мое донесение? Интересно, кого направит ко мне дьяк сыскного приказа Артамонов? Платона Грибова он умышленно бросил на растерзание, дабы отвлечь внимание от меня. А может, меня проверял? Сие одному богу известно. Возможно, у дьяка есть еще дозорщик, который наблюдает за мной... Однако в такое трудно поверить. Скорее всего здесь я один! И одному мне известно, где схоронена утайная казна войска. За такие заслуги государь может сделать меня воеводой Яика! Пора узнать об этом и сыну моему — Миколе. Он, должно, сразу резко переменится. Бросит Верку Собакину.

Писарь ждал, когда придет сын. Жена убежала куда-то. По улице проехал на быках Устин Усатый, вез руду в селитроварню. Гуси вразвалку через дорогу перешли. Пятнистая огромная свинья легла в лужу. А это кто там качается чучелом?

Матвей протер рукавом рубахи вспотевшее стекло окна. Он увидел знахарку Евдокию, которая увязала в грязи, нелепо размахивала руками, дабы не упасть. Вот засосало у старухи глиной один чебот, нога выдернулась из обувки. Колдунья ступила босо в жижу, наклонилась, но ее чуть не опрокинуло резким порывом ветра.

— Ха-ха-ха! — заливался до слез смехом Матвей Москвин. — Ну, куда прется ведьма? Зачем идет в такую памороку? Ей-богу, она хлюпает к нам... Что ей надо? Не сидится дома в тепле дуре старой.

Писарь похохатывал, но его стало тревожить вдруг что-то непонятное. Где-то в глубине души шевельнулся страх.

«Ведьма идет с вороной! — понял, наконец, Матвей. — Кума прилетела! Господи, откуда же она? Меркульев и Хорунжий с казаками сейчас в Москве. Вестовые соколы у них изъяты. Ворону тоже, говорят, собакам бросили еще в Астрахани. И с Москвы до Яика не может долететь глупая ворона. Значит, посольство возвращается. Наверно, Меркульев уже в Астрахани опять. Готовят корабли к походу домой. Но до Яицкого городка путь далекий. Еще почти месяц ползти им. При везении — недели две. Раньше не появятся. Откуда же прилетела ворона?»

Матвей распахнул дверь с поклоном, гостеприимно:

— Здравствуй, Евдокия! Добро пожаловать! Заходи, у печки погрейся, обсохни. Чеботы не снимай. Не беспокойся, баба вымоет пол.

Старуха сняла чеботы в сенях, прошла босой. Она присела на треножник к шестку русской печи, протянула руки к огню. Ворона порхнула с ее плеча на матку полатей.

— Вота... Кума явилась, — проскрипела Евдокия.

— Здравствуй, Кума! — шутливо и ласково глянул на ворону Матвей.

— Здравствуй! — хрипло ответила птица.