Золотой ребенок Тосканы
Шрифт:
Я последовала за ней через сад в небольшой закуток за моим домиком.
— Давай вместе поднимем крышку и посмотрим, в чем там дело, — предложила она.
Я взялась за одну сторону, она — за другую, мы подняли крышку и заглянули внутрь.
Не могу сказать, кто из нас закричал первым. Я лишь слышала звук, вибрирующий в моей голове, и понимала, что мой собственный рот открыт.
В верхней части колодца застряло тело какого-то человека.
Глава 18
ХЬЮГО
Декабрь 1944
Аспирин подействовал и немного сбил жар. Хьюго чувствовал слабость и беспомощность, но, вспомнив суровый наказ Софии, заставил себя поесть супа. Потом свалился, пытаясь отдышаться, на лбу выступила испарина.
«Что со мной теперь будет? — вот о чем он думал. — Что, если начнется гангрена и ногу придется ампутировать?»
Совершенно очевидно, что к союзникам мимо немцев ему не пробраться, и София была права: если враги натолкнутся на него в таком состоянии, они сочтут его досадной помехой и обузой, после чего попросту расстреляют. Хьюго осознал, что не стоит особенно надеяться на то, что удастся выжить. И спрашивал себя, не правильнее ли спуститься вниз, выйти на дорогу и ждать своей участи, вместо того чтобы вынуждать Софию рисковать.
Когда он попытался встать, голова закружилась, и его затошнило. Он понял, что не сможет и шагу ступить в таком состоянии. Тогда он вынул свой табельный револьвер и осмотрел, покрутив в руке. Он мог покончить со своей жизнью сейчас. Самый лучший, самый благородный выход.
Он ощущал тяжесть револьвера, воображая, как направит его в свой висок, придержит у самой головы и спустит курок. Раз — и все кончено! Но Хьюго колебался. Не из-за страха расстаться с жизнью, а потому, что не хотел, чтобы София нашла его с простреленной головой. А еще он не мог уйти, не попрощавшись.
«Если с ногой все станет совсем плохо, — сказал он себе, — если гангрена действительно начнется, я это сделаю. Но я предупрежу ее о своем решении и объясню, почему оно единственно верное». Затем он откинулся на подушку и погрузился в беспокойный, лихорадочный сон.
Хьюго не знал, сколько дней провел в таком состоянии. Он смутно помнил, что София снова приходила, чистила его рану чем-то настолько жгучим, что он кричал. Он вспомнил, как она держала его голову, заставляла проглотить какое-то лекарство, вытирала пот со лба и пыталась влить ему в рот теплый суп. Но ее действия были для него частью бредовых снов, и Хьюго не был уверен, что это происходило наяву.
Поэтому для него стало полной неожиданностью, открыв глаза одним прекрасным утром, обнаружить, что лихорадка ушла. Полностью придя в себя, он заметил, что лежит, накрытый куском овчины, под головой у него настоящая подушка, а к запястью что-то привязано. Он поднял руку и увидел медальон. Маленький медальончик с образом какой-то святой. «Кем бы она ни была, она мне точно помогла», — подумал он.
Хьюго попробовал выбраться из кокона, намотанного вокруг его тела. Но даже эта простая задача оказалась ему не по зубам, и он на несколько минут обмяк, собираясь с силами. Со второй попытки ему это удалось. Он высвободился, выполз из своего укрытия и почувствовал всем телом холод каменного пола. Хьюго попытался встать,
Вскоре он набрался смелости, чтобы осмотреть рану, но, начав стаскивать штаны, был поражен, увидев, что они чужие, сделанные из грубой черной шерсти. И кальсоны на нем тоже были другие. София переодевала его, как ребенка, пока он спал! Он уткнулся в стену, его щеки горели от ужасного смущения, хотя изменить то, что уже произошло, было не в его власти.
Осторожно он стягивал штанину, пока не добрался до повязки. Та больше не была пропитана кровью, и это был хороший знак. И что еще лучше, тяжелого запаха от раны тоже не было. Он размотал повязку. Конечно, это не лучшее зрелище — видеть, что из твоего тела вырван кусок, но и не самое ужасное. Рана явно начала затягиваться. Он промыл ее остатками воды и наложил чистую повязку.
Затем он устроился в своем укрытии и принялся ждать, когда придет София. Он посмотрел на часы, но они остановились. Немудрено, он же не заводил их несколько дней. Хотя по теням на стене он мог примерно определить, что было раннее утро.
Вдалеке он услышал удар церковного колокола, потом еще один. На сей раз звонили дольше, чем обычно. Колокола звенели и звенели, пока эхо от звука не разлилось в воздухе по всей округе. «Воскресенье, — подумал он, — должно быть, сегодня воскресенье», — и ему отчего-то стало отрадно, что местные люди могли пойти в церковь помолиться.
Он сам никогда не верил по-настоящему. Представители британской аристократии ходили в церковь, проявляя солидарность с окружающими их низшими классами, но веры среди них не было. По крайней мере, его отец точно не верил. Однажды он сказал Хьюго: «Когда ты лежишь в окопах и видишь, как людей разрывает снарядами и как они тонут в грязи, ты не можешь поверить, что Бог существует, но позволяет этому случиться и не вмешивается».
И все же София привязала образ святой к его запястью, и, может быть, именно это его спасло. Неуверенно он попробовал помолиться: «Дорогой Бог, если ты там и слышишь меня, убереги ее. Позволь мне вернуться домой. Защити Лэнгли-Холл и всех, кто в нем. И, Господи, защити ее семью». Он хотел было добавить: «Пусть ее муж окажется жив и вернется к ней», но не смог заставить себя это произнести.
Колокола затихли, и воцарилась тишина. Он достал свою пачку сигарет. Из двадцати осталось двенадцать. Он щелкнул зажигалкой, откинулся на подушку и стал курить, не спеша, наблюдая за дымом, повисающим в холодном воздухе. День был тихим. Ни пения птиц, ни ветра, ни лая собак. Абсолютная тишина. Хьюго даже показалось, что он остался один на всем белом свете.
Он спрашивал себя, когда же она придет. Он подозревал, что София не пойдет искать грибы в воскресенье. Из своего опыта жизни в Италии он помнил, что воскресный день посвящался церкви и обильной трапезе в кругу семьи. Может, семья Софии и была небольшой, а стол — скудным, но ей все равно придется провести день с ними. Он чувствовал себя опустошенным и голодным, поэтому доел хлеб, который уже начал черстветь. Голубь встряхивался и хлопал крыльями на вершине стены, Хьюго мечтал, чтобы у него хватило сил встать и устроить ловушку. Но пока он этого не мог.