Золотой век
Шрифт:
Бородин замолк, но затаил в сердце злобу к Пугачеву.
Опасаясь наступления князя Голицына и вылазки из Оренбурга, Пугачев приказал тотчас же сменить с караула всех крестьян и солдат, а на их места поставить яицких казаков как людей, более ему преданных и более опытных в сторожевой службе.
В Берде еще не знали о поражении Пугачева, и потому распоряжение это удивило многих казаков.
— Что за чудо, что нас сменяют не вовремя и гонят целыми толпами в Берду? — спрашивали караульные друг друга, а кто полюбопытнее
В числе явившихся в главное управление самозванца был Хлопуша. Он застал в комнате одного писаря, от которого не получил удовлетворительного ответа.
— Тебе что за нужда, — сказал писарь, — знал бы ты свое дело да лежал бы на своем месте. Вот и все!
Хлопуша отправился к Творогову и проходя по улице, увидал, что яицкие и илецкие казаки укладывают на воза свои вещи.
— Что это значит? — спросил Хлопуша.
— А это те казаки, — уклончиво отвечал Творогов, — что приехали из своих мест за хлебом и теперь собираются домой. Я с ними жену свою отпускаю, а ты поди распусти свою команду.
Хлопуша исполнил приказание и пошел было к Шигаеву, но тот ушел из дома с Чумаковым и Бородиным.
Бородин, как очевидец всего происшедшего под Татищевой, был уверен, что дело, затеянное яицкими казаками, окончательно проиграно, и потому в тот же вечер отправился к Шигаеву и рассказал ему происшедшее.
— Знаешь ли ты, нашей волюшке конец настал! И надо бежать, пока можно…
— Как, разве ты хочешь бросить царя? — спросил Шигаев у Бородина.
— Вора-самозванца ты царем называешь… Больше я ему не слуга…
— Ох, Бородин, поберегись…
— Ты как хочешь, Шигаев, а я убегу… в Оренбург поеду с повинной.
— А как тебя там повесят!
— Повинную голову и меч не сечет… Куда бы хорошо было связать нашего самозванца да к Бибикову!
— Поди-ка скрути, скорее он тебя скрутит да в петлю!..
— Руки коротки… Было время да прошло!..
Казак Григорий Бородин выполнил задуманное и бежал с повинной в Оренбург.
Эта измена произвела сильное впечатление на Пугачева. Он упал духом и догадывался, что расплата за все его злодеяния близка.
Пугачев не стал более скрывать, что под Татищевой его разбили наголову, и ранним утром призвал к себе своих приближенных Максима Шигаева, Андрея Ветошнова, Федора Чумакова, Ивана Творогова, Тимофея Падурова и Коновалова.
Он рассказал им о своем поражении и обратился к ним за советом, как быть, что делать.
— Как скажете, детушки, как посудите, как быть, куда идти?
— Мы сами не знаем…
— Одно знаем: пришла беда — растворяй ворота!..
— Надо спасать свои животы…
Отвечали ему приближенные. Они были хмуры и мрачны.
— Я так думаю, братья-казачество, что нам способно теперь пробраться степью… через Переволоцкую крепость в Яицкий городок. Крепость мы возьмем
— Твоя власть, государь, куда ты, туда и мы.
— Поедем лучше, царь, под Уфу, — говорил Творогов, — а если там не удастся, то будем близко Башкирии и там найдем спасение.
— Не лучше ли, — заметил Пугачев, — нам убираться на Яик, там близко Гурьев городок, в коем еще много хлеба оставлено, и город весьма крепок и силен.
Эти последние слова были поддержаны и Шигаевым.
— Пойдем в обход на Яик, через Сорочинскую крепость, — сказал он.
Решаясь двигаться по этому направлению, Пугачев послал казака за Хлопушей.
Тот пришел тоже мрачный и угрюмый.
— Ты много шатался по степям, — сказал Пугачев, — так не знаешь ли дороги общим Сыртом, чтобы пройти на Яик?
— Этой дороги я не знаю, — отвечал Хлопуша.
— Тут есть хутора Тимофея Падурова, — заметил Творогов, — и он должен знать дорогу.
Однако Падуров не брался быть провожатым по степи в зимнее время.
— Ты здешний житель, — говорил Пугачев, — сыщи ты мне такого вожака, который бы знал здешние места — большую награду дам.
— Вчера приехал оттуда казак Репин, — отвечал Падуров, — и сказывал, что там дорога есть.
Репин был призван в совет, и ему приказано быть колоновожатым. «Командирам полков» велено готовиться к походу, но собирать к себе только доброконных, а остальным и всем пешим разрешено идти кто куда хочет.
Шигаеву было поручено раздать вино и деньги, которых было четыре тысячи рублей — все медной монетой. Лишь только выкатили несколько бочек из сорока, бывших в складе, как народ с криком бросился к ним, и каждый старался в широких размерах воспользоваться разрешением самозванца. Произошла свалка, шум и драка.
Пугачев узнал, что один из ближайших его сообщников, казак Бородин, ему изменил и бежал в Оренбург. «Если бы генерал Рейнсдорп, по получении известий от Бородина, сделал вылазку в ту же ночь, то очень возможно, что сообщники Бородина выдали бы самозванца; но утром они были бессильны, так как хорунжий Горлов успел донести о замыслах Бородина и о его бегстве». Пугачев досадовал, что ему не пришлось повесить Бородина.
Пугачев принял меры против заговора и, опасаясь, чтобы другие до времени не последовали примеру Бородина, приказал расставить к стороне Оренбурга караулы и не пропускать никого.
На улицах Берды с самого утра видно было йебывалое движение: спешно укладывались пожитки и награбленное имущество. Шигаев раздавал медные деньги, а у бочек с вином бушевала и шумела пьяная толпа.
«Опасаясь, что шум и крики привлекут внимание оренбургского гарнизона и пьяное сборище может быть застигнуто врасплох, Пугачев приказал казакам готовиться скорее к походу и выбить у бочек дно. Вино широкой рекой полилось по улицам Бердинской слободы».