Золотой век
Шрифт:
Губернатор Брант принял меры к защите города.
В Казани в то время находилось только полторы тысячи войска, но вскоре составилось шеститысячное ополчение. Полковник Толстой с конным отрядом солдат выступил против Пугачева и встретился с ним в двенадцати верстах от города. Шайка Пугачева превосходила количеством отряд Толстого, но, несмотря на это, кавалеристы сражались как львы. Герой Толстой был убит, и отряд его рассеян.
Прошел день. Пугачев показался на левом берегу реки Казаики и расположился лагерем. В виду всех казанских
Пригородные слободки пылали в огне. Мятежники сбили караулы и рогатки и с диким криком бросились по городским улицам. Жители и войско принуждены были искать спасения в крепости-кремле.
Казань стала добычей мятежников. Они вбегали в дома, в лавки и все предавали грабежу. Той же участи подверглись церкви и монастыри. Пугачевцы врывались в храмы, святотатственно обдирали ценные оклады с икон, выносили церковную утварь и предавали смерти всех без разбора.
Казань была залита огнем и кровью. Толпа бесновалась, и в сумятице били своих, принимая их за горожан. Крики и вопли, треск выстрелов, горевшие строения, море огня и едкий дым — все это представляло собою ад.
Пугачев, поставя свои батареи у Гостиного двора и у Триумфальных ворот, стрелял по крепости.
Скоро пожар стал общим, так как искры и головни летали по всем улицам и зажигали дома. Кремлю тоже угрожала участь города.
Во время приступа к кремлю преосвященный Вениамин, находясь в Благовещенском кремлевском соборе, окруженный клиром и коленопреклоненным народом, со слезами молил Бога о спасении своей паствы.
Молитва была услышана.
Пугачев, внезапно приказав отступить, собственноручно зажег еще несколько домов и возвратился в свой стан.
Находившиеся в кремле не знали этого, и к несчастью присоединилось другое несчастье. Небо заволокло грозными тучами, и над без того уже пылавшим городом разразилась страшная буря. Ужасный ветер рвал и метал.
В кремле от залетевших туда искр запылало несколько деревянных построек. Обвалилась часть кремлевской стены, и много людей было задавлено.
Между жителями, находившимися в кремле, поднялся плач и вопль.
Они думали, что мятежники ворвались в крепость, и ожидали себе смерти.
Но мало-помалу пальба стала утихать.
Мятежники погнали из города пленных и повезли свою добычу.
Тех пленных, которые отставали, били нагайками и кололи копьями, а женщин и детей бросали в реку.
Но вот неистовые крики мятежников, стоны и мольбы горожан стали постепенно умолкать.
Едва утихла пальба, владыка Вениамин со всем духовенством, несмотря на нестерпимый жар от пламени и на падающие головни, с крестным ходом,
Наступил вечер. Буря утихла. Ветер обратился в противоположную сторону.
Скоро ужасная для города Казани ночь сменилась ясным солнечным утром и солнце осветило разгром и пепелище города. Повсюду виднелись человеческие трупы, груды камней и головней.
Жители, проводившие ночь в страхе и трепете, ожидая ежеминутной смерти, утром поспешили на кремлевские стены. Они думали увидать мятежные полчища Пугачева и, к общей радости и удивлению, увидали гусар храброго Михельсона, скакавших в опустошенный город.
Михельсон напал ночью на вернувшихся из Казани мятежников, и в семи верстах от города произошла жаркая схватка. Молодцы-гусары, несмотря на превосходство сил мятежников, заставили их отступить; пугачевцы в беспорядке бежали, поражаемые гусарами.
Расскажем, что делали в это ужасное время Сергей Серебряков, мужик Демьян и дворовый Труба, нашедшие себе приют в жилище княжеского приказчика Егора Ястреба.
Они приготовились было выйти из Казани и отправиться в Москву, как вдруг пронеслось известие, что Пугачев с огромной ватагой мятежников приближается к Казани и в нескольких верстах от города остановился станом.
Теперь Серебрякову и его спутникам нечего было и думать оставлять Казань: дороги были запружены пугачевцами-мятежниками, и волей-неволей они должны были остаться.
— Если пойдем, как раз Пугачеву в лапы попадем, а в ту пору пощады нам не ждать, — так говорил Серебряков, обращаясь к своим товарищам по несчастью.
— Где… мукой замучает, проклятый! — промолвил Мишуха Труба; он вполне соглашался с мнением Серебрякова.
— А ты что скажешь? — спросил Серебряков у мужика Демьяна.
— Как вы, так и я. От вас не отстану — вы пойдете, и я пойду, вы останетесь, и я останусь.
— Здесь мы в полной безопасности.
— Ох, барин, не говори так, пра, не говори, — посоветовал Серебрякову мужик Демьян.
— А почему не говорить?
— Потому, милый человек, все мы ходим под Богом. Захочет Бог, предаст нас в руки Пугачеву, в ту пору как ни берегись, не убережешься.
— А все-таки, Демьян, береженого и Бог бережет. И рисковать нам нечего. Мы здесь, говорю, в безопасности. Пугачеву не взять Казани.
— Известно, барин, не взять. Стены казанского кремля крепки, Пугач свой лоб о них разобьет, — соглашался с Серебряковым Мишуха Труба.
Дом, где проживал Егор Ястреб с своими гостями, находился недалеко от кремля.
Серебряков не предполагал, что самозванец может взять Казань, и был совершенно спокоен.
Он думал, что Пугачев ограничится тем, что попугает горожан, и отойдет ни с чем от города. Но скоро ему пришлось разувериться в своем предположении.
Самозванец окружил Казань, и слободки и предместья города запылали, подожженные мятежниками.