Золотой век
Шрифт:
— Да, готовься к свадьбе!
Кузнецов бросился самозванцу в ноги и со слезами проговорил:
— Ослобони, царь-батюшка!.. Дочь моя молодехонька, глупехонька, ей ли быть царицею, твоею женою!..
— Хочу и — будет…
— Хоть меня, царь-батюшка, пожалей!.. Вдовый я… некому меня ни обшить, ни обмыть… Захвораю и походить за мной некому… Оставь дочку, женись на другой.
— Смолкни, старик!.. Чтобы к вечеру готово было все к сговору! — грозно сказал Пугачев, —
Эти слова сильно огорчили старика, а также и дочь.
У красавицы Усти был сердечный дружок, молодой казак-богатырь Василько.
Василько и Устя крепко любили друг друга, и друг другу дали слово принадлежать до гроба.
И старики отцы их против этого не шли и радовались будущему союзу своих деток.
А тут как на грех увидал Пугачев Устю и прельстился ее красой.
Устя никак и думать не могла, что на ней женится «ампиратор» Петр Федорович, и сватовство его принимала за шутку.
Но когда Пугачев решительно объявил Усте, что женится на ней, молодая девушка стала плакаться на свою судьбу злосчастную, которая разлучает ее с милым сердцу Васильюшкой.
— Отец, что же это?.. Неужели правда, что царь венчаться со мной задумал? — заливаясь слезами, спросила у Кузнецова Устя, когда от них уехал самозванец.
— Правда, дочка, правда, — с глубоким вздохом ответил старый казак.
— Не хочу я за царя замуж, постыл он мне!
— Ох, Устя, за царя-то бы ничего, только за настоящего.
— А разве этот не настоящий? — переставая плакать, с удивлением спросила у отца молодая девушка.
— Какой он царь!.. Беглый казак — вот кто твой суженый — дочка ты моя милая, сердечная!..
— Да неужели?!.
— Верно говорю, и звать его — Емельян, по прозвищу Пугачев… Жена у него, слышь, есть, ребятишки…
— Батя, как же он смеет свататься, когда у него жена есть и дети, разве это закон?
— Эх, дочка, про Пугачева закон не писан, делает он что хочет!..
— Я не пойду с ним под венец, не пойду!..
— Нельзя теперь этого сделать, Устя… Не пойдешь — себя погубишь и меня тоже: Пугачев зол и мстителен.
— Что же делать, что делать? — ломая руки, с отчаянием воскликнула молодая девушка.
— А вот что, дочка милая, сердечная, если хочешь живою быть и меня повешенным не видать, то покорись судьбе, — голосом полным мольбы, проговорил казак.
— А как же Василько, ведь я ему дала слово…
— Василько — казак умный, рассудительный, он поймет, что нам против Пугачева как было идти?..
— О, Василько, Василько мой, сердце мое! Приди скорей, сердечный, выручи свою суженую… Не то злой ворон заклюет твою голубку… О, гой еси, ветер буйный,
Но далеко был Василько. Пугачев отрядил его с другими казаками-мятежниками к Казани.
Не пришел молодой казак-богатырь вырвать свою голубку из злых когтей страшного ворона, и ветер буйный не принес ему о том весточку.
И волей-неволей пришлось Устинье покориться своей злой участи.
Настали сумерки.
Пугачев прислал своей невесте дорогой парчовый сарафан и приказал к вечеру «снарядиться» и ждать его «царского» приезда.
К Усте собрались девушки-подруги. Со свадебными песнями снаряжали и убирали они Устю ради приезда ее жениха «царя Петра Федоровича».
На поздравления своих подруг невеста «царская» отвечала горькими слезами.
Плакал и старик отец, благословляя дочку под венец с постылым суженым.
Устя, одетая в нарядное платье, дожидалась приезда Пугачева.
Пугачев приехал, посадил невесту рядом с собою и отдал приказ подносить вино.
Подносили вино в серебряных и золотых кубках, награбленных в одном помещичьем дому.
Полупьяный Пугачев, высоко поднимая кубок, громко сказал:
— За здоровье благоверной царицы, нашей возлюбленной невесты, Устиньи Петровны!..
А его Устя-красавица сидела как приговоренная к смерти.
Пьянство в доме Кузнецова продолжалось до утренней зари…
LXXI
Утром Пугачев с поезжанами и большой свитой приехал за невестой и вместе с нею отправился в церковь Петра и Павла, где собрано было духовенство всего Яицкого городка.
Церемония поезда состояла в том, что впереди жениха и невесты ехало множество казаков со знаменами и значками разных цветов. В церковь были допущены самые близкие, а вся остальная свита расположилась кругом, в ожидании парадного салюта. Служили всем собором, но кто именно венчал — Устинья не видала, ибо была покрыта фатой и горько плакала.
По окончании венчания был произведен салют из ружей, и новобрачные принимали поздравления, допуская к руке всех присутствовавших. Пугачев заплатил за венчание двадцать рублей. По его приказанию Устинью поминали на ектениях «благоверной императрицей».
Затем новобрачные отправились в дом Толкачева, где был приготовлен парадный обед.
Во время тостов и поздравлений все присутствовавшие называли Устинью «благоверной государыней» и подходили к ее руке. После обеда церемония окончилась подарками родным невесты и некоторым из приближенных самозванца.