Золотой век
Шрифт:
Ближайшими советниками Устиньи, ее охранителями назначены были отец Петр Кузнецов, Михайло Толкачев и Денис Пьянов.
Пугачев требовал, чтобы Устинья писала ему письма, и, так как она была неграмотна, оставил ей форму и приказал подписываться так: «царица и государыня Устинья».
Волей-неволей принуждена была Устя исполнять приказания постылого мужа и в ответ получала письма самозванца, почти всегда с препровождением каких-либо вещей или денег, которые она обязана была хранить.
«Всеавгустейшей, державнейшей великой государыне императрице
6
Н. Дубровин «Русск. Вестн.», 1881 г.
Устинья жила в городке в отсутствие Пугачева тихо и смирно и почти никуда не выходила. Делила она свою скуку с фрейлинами и подругами, а мужчины редко бывали в ее горнице.
Толкачев с отцом Устиньи и Денисом Пьяновым, как ближние стражи ее здоровья, жили в том же доме, но в отдельном помещении, и с нею обедать вместе они не осмеливались, а обедали с Устиньею фрейлины и иногда жена Толкачева.
Ежедневно поутру приходил к ней атаман Каргин вместе со старшинами и рапортовали о состоянии постов. Устинья выслушивала их рапорты, и хотя принимала всех ласково, однако же никого не сажала. По праздничным дням все представители власти приходили к ней на поклон и целовали руку.
Однажды Устя сидела, задумавшись, в своей горнице, как вдруг одна из ее фрейлин пришла сказать, что царицу желает видеть какой-то молодой казак.
Догадалась красавица, что это был за казак, но и виду не показала, приказала принять его.
— Что тебе надо, зачем пришел? — такими суровыми словами встретила Устя своего возлюбленного.
Этой суровостью она как бы хотела заглушить свою любовь к молодому казаку, которого она не переставала любить.
— Что так неласково меня встречаешь, Устинья Петровна?
— Как смеешь ты так звать меня, я твоя царица!
— Вот как! Давно ли ты в царицы-то попала?
— Не забывай, Василий, с кем ты говоришь!
— Где уж забыть, помню, и рад бы забыть тебя, рад бы не помнить, да не смогу. Устя, сердце мое, зачем ты надругалась над моей любовью, и слово, что дала мне,
Не слова, а какой-то стон вырвался из груди молодого казака.
Устя подняла свои красивые глаза и тихо, любовно промолвила, кладя свою руку на плечо молодого казака:
— А ты почем знаешь, что я поверила Пугачу?
— Зачем же шла-то за него!..
— И не пошла бы, Васильюшка, если б было возможно, если бы в ту пору был ты со мною…
— Так ты не любишь Пугачева?
— А ты думал люблю… ненавижу, презираю, как гадину какую!.. Если бы я не боялась греха, то задушила бы его в своих объятиях или бы нож всадила ему в глотку по самый клинок.
— Тебе не надо то делать; я сделаю, предоставь мне расправиться с злодеем!..
— Отомсти за меня, Васильюшка!..
— Да, да, голубонька, Василько отомстит и за тебя, и за себя, и за все казачество… Куда мне горько и больно было… Ведь я думал, ты совсем меня забыла и с самозванцем под венцом честным по любви стояла!.. А теперь, как я узнал, что ты его не любишь, как гора с плеч свалилась, и опять мне стал мил Божий мир и жизнь мила. Скажу тебе, голубонька, не о мести самозванцу я в ту пору думал, а о том, как жизнь свою постылую прикончить!
— Василько, сердечный!.. Так ты меня любишь!..
— Что спрашиваешь, бери меня и жизнь мою бери! — с чувством проговорил казак, падая к ногам красавицы Устиньи.
LXXII
Сергей Серебряков, как уже знаем, по воле судьбы исправлял должность секретаря Чики.
Пугачев и Чика, несмотря на все свое зверство, щадили Серебрякова, который не боялся говорить им правду в глаза и называл их мятежниками.
Как-то вечером, в отсутствие Чики, Серебряков сидел задумавшись в горнице.
Скрипнула дверь, и вошел незнакомый ему казак, рослый, плечистый, с добродушным выражением лица.
Войдя, казак низко поклонился Серебрякову.
— Тебе что?.. Может, ты к Чике — его нет дома! — сказал Серебряков вошедшему казаку.
— Он мне не надобен… — громогласно ответил вошедший.
— Так кого же тебе?
— Твою милость…
— Меня! — удивился Серебряков.
— Да!.
— Зачем?
— Поговорить мне с тобою надо!..
— Что ж, говори!
— Ты, барин, не знаешь, кто я, а я тебя знаю…
— Едва ли, я в первый раз и вижу-то тебя…
— Знаю, барин, знаю, как тебя и звать. И про то знаю, что ты ждешь не дождешься случая улизнуть отсюда.
— Вот как, да ты, казак, всезнайка!
— И твою зазнобу я, барин, знаю!..
— Ну уж это ты врешь!
— Ой не вру, барин! Любишь ты княжью дочь Наталью свет Платоновну.
— Казак, да кто же ты?.. Ты проник в мою душу, узнал мою сокровенную тайну!.. — с удивлением воскликнул молодой офицер.