Золотые земли. Птицы Великого леса
Шрифт:
– Приговор? За что?
Ключница смотрела на неё с нескрываемым гневом.
– Будешь притворяться невиновной? Никого ты не обдуришь.
Дара сжала кулаки и с отчаянием осознала, что у неё остались крупицы силы и с двумя здоровыми мужиками она никак не могла совладать. Невольно она попятилась, но убежать бы ни за что не успела.
Маланья распахнула дверь в ложницу.
Дару схватили под руки и затолкали внутрь, бросили на пол. Кубарем она прокатилась по ковру, ударилась о сундук, но даже сразу не заметила этого,
Веси нигде не было видно.
Один из гридней на мгновение задержался на пороге, посмотрел на Дару с презрением и захлопнул дверь.
Глава 7
Скоро серые сумерки заползли в ложницу. Дара зажгла свечу, села за стол, облокотившись локтями. Никто не принёс дров для печи, и в покоях быстро похолодало.
От усталости потянуло в сон, но Дара не поддавалась слабости. До рези в ушах она вслушивалась в тихие голоса за дверью, пытаясь понять, что происходило снаружи. Пару раз она думала, что нужно бежать, но сил осталось слишком мало.
«Князь должен за мной прийти, – уговаривала она себя. – Если я сбегу, будет только хуже. Все решат, что я виновна и боюсь наказания».
Знать бы только, в чём её обвиняли. Неужто за исчезновение простой служанки княжескую ведьму могли посадить под замок? Не посмели бы. Дело должно было быть серьёзнее.
Из города по-прежнему доносились крики. Дара несколько раз порывалась открыть ставни и попробовать что-нибудь рассмотреть, но в ложнице и без того было холодно.
Один раз ближе к закату приходил Стрела. Дара слышала из-за двери его звонкий голос, когда он уговаривал стражников «решить всё по-братски», как всучивал им взятку, а после угрожал от имени князя, и по его словам девушка отчего-то поняла, что Великий князь не имел к этому никакого отношения. Стрела врал, это поняли и стражники, и он ушёл ни с чем прочь.
Вряд ли бы он явился спасать Дару по собственной воле. Скорее всего Стрелу прислала сестра. Это означало, что с Весей всё было в порядке.
С приближением ночи сильнее ощущался холод.
Когда последний свет ещё брезжил на горизонте, Дара увидела, как из её рта вылетело облачко пара. Девушка продрогла до костей. Кровь замедлила свой бег. Пальцы окоченели, и она едва могла ими пошевелить.
Хотелось закричать, позвать на помощь, но слова застряли в горле, губы не слушались.
Город беспокойно шумел. Бесконечный злой вой разносился по Лисецку, и даже подумать было страшно, что творилось на улицах. Сколько людей пострадали в ту ночь? Против кого обратилась разъярённая толпа?
Медленно догорала свеча, сверкала тусклым огоньком, разгоняла мрак и холод.
Дара долго, не отрываясь, смотрела на огонёк,
В окно постучались.
– Да-ара, – позвал голос, звеня льдом и снегом.
Девушка вскинула голову, повернулась на звук, замерла. Было темно. Свеча потухла.
– Да-а-ара, – ударил в ставни северный ветер.
И так же резко, как зазвучали, голоса вдруг затихли. Разгулявшаяся пурга зарыдала. Ветер забрался в щели, заколыхал скатерть, свисавшую низко до самого пола. Дара поджала ноги и прижала к груди, пытаясь согреться.
Она дрожала от холода и шёпотом повторяла себе, что это был лишь страшный сон, морок и ничего больше. Утром за ней придёт Ярополк, он заберёт её с собой, уведёт прочь из княжеских покоев. Дара попросит найти ей избу, где она сможет мирно жить с сестрой, где никто не посмеет перешагнуть их порог. Она узнает такие заклятия, создаст такие обереги, которые никого близко к ней не подпустят.
Темнота бередила воображение, и в каждом углу виделся женский силуэт. Перед глазами замелькали белые пятна.
– Это сон, – прошептала Дара в отчаянии. – Это всё только сон.
И тут над окном что-то стукнуло.
Тук!
Тук!
Ещё раз, ещё. Всё чаще и быстрее, всё громче и сильнее.
– Ты обещала свою жизнь мне.
– Ты отдала её нам, – подхватили ветра.
– Заплати своей жизнью или чужой.
– Жизнью.
– Отдай мне Хозяина леса. Отдай мне его силу, и я отпущу тебя.
– Отпущу-у-у…
– Не трону сестру, не отниму деда, пощажу князя, не заберу сокола.
С губ сорвался судорожный всхлип.
«Забери его, забери Милоша, только не трогай меня», – хотела закричать Дара, но не посмела. Слова могли иметь слишком большую силу.
Если бы только было чем разжечь огонь в печи, если бы пламя в крови лесной ведьмы оставалось по-прежнему ярким, то мороз не посмел бы рваться внутрь, он держался бы вдалеке, за городом, у реки и кладбища, где ему и место.
– Я не хочу обижать тебя, Дара, не хочу обрезать твою нить раньше времени. Но ты обещала мне жизнь, свою жизнь, – голос качался на ветру, звенел сосульками, что нависли под крышей, стучал в ставни комьями снега. – Ты сама пришла ко мне, сама надела оперение. Ты поклялась, Дара. Но я помилую тебя, помилую, если ты отдашь мне жизнь лесного духа.
Дара повернула голову к окну.
Она через силу разлепила губы. Слова рождались с невыносимым трудом, через боль: