Зорох
Шрифт:
– А меня зовут…
– Эльза, – перебила ее Акха. – Тебя зовут Эльза. Подумай о чем-нибудь, – предложила она.
– О чем?
– Чего тебе хочется?
– Хорошо, – сказала Эльза и задумалась.
– Шоколад? – спросила Акха.
Эльза удивилась, она действительно подумала о шоколаде.
– А я ела только один раз, – сказа Акха. – Мне не понравилась. Откуда ты? Хм… Голубые озера, – сказа она, наблюдая за реакцией собеседницы. –Это, наверное, очень красиво, но я никогда о них не слышала. Может, ты специально думаешь не правду? Я ведь все равно узнаю. Подумай о том, что тебе дорого.
– О чем жалею… Зачем тебе?
– Я могу спросить человека, он не ответит, а я все равно узнаю. Вот ты не сказала, о чем жалеешь, а сама подумала, что зря оставила маму и сестер. А теперь подумала об отце.
– Как ты это делаешь? – спросила Эльза.
Акха перестала улыбаться, она закусила губу, раздумывая, говорить дальше или нет.
– Тот высокий человек в черном плаще, который провожал тебя сегодня, не сказал тебе всей правды, – все-таки предупредила она.
– Что он мне не сказал?
Акха поднялась со своей полки, подошла к Эльзе и присев рядом, пристально заглянула в глаза.
– Он знает, что ты рождена в свете живой кометы.
– И что?
– В первый день зимы, – добавила Акха, и взглядом показала на братьев. – Они тоже… И я может быть… Только двумя годами раньше, во второй звездопад. И еще… Наверное я тебе все-таки скажу. Тот, кто привел тебя, что-то знал о твоем отце. Что-то плохое. Он даже хотел что-то рассказать, но передумал.
– А что именно? – спросила Эльза. Акха пожала плечами. Эльзу такой половинчатый ответ не удовлетворил. Ей показалось, что Акха что-то недоговаривает; она разозлилась.
– Его убили?
Акха снова пожала плечами.
– Сначала говоришь, что все знаешь, а потом оказывается, что не знаешь ничего, – выпалила Эльза от обиды. – Только хвастаешься и вынюхиваешь. «О чем думаешь, о чем жалеешь…» А сама-то о чем жалеешь? – спросила она с вызовом.
Акха почесала голову.
– Волосы жалко. Вши заели; на лысо придется бриться.
Первый день пути.
Рано на рассвете Мальвин и Паттан Снова отправились на поиски пропавших. Через несколько часов они вернулись, ведя за собой прихрамывающую, с глубокими царапинами на шее и крупе лошадь Валарана.
Эрл Леман и трое оставшихся в лагере воинов собирались в дорогу, они складывали палатки, и готовили одну из двух оставшихся повозок для перевозки детей. Все дети, кроме Эльзы еще спали, и эрл, не желая их будить, руководил этим не сложным процессом вполголоса.
– Куда вы положили хлеб, и сушеную рыбу?
– Во вторую повозку эрл, – отвечали ему. – И лук там, и бобы…
– А я куда сказал?
– Во вторую эрл.
– Нет, я сказал котел бросить во вторую, а провиант надо положить в первую. В первой не намокнет. Мы поставим навес. В этой телеге тарийцы возили своих духовных отцов. Эти рыхлые изнеженные шарлатаны начинают хныкать, когда их толстые задницы мокнут от дождя, или потеют от солнца. И этим, они очень похожи на тебя, Чиар. Где дуги?
– Во второй на дне. Вы же сказали положить…
– Нет Чиар, я сказал отложить. Убрать в сторону, как это делает, твоя жена с кувшином вина, когда ты пьяный тянешься за ним через весь стол. Доставай.
– Алесийский владыка Тибус пил очень
– Ну и что? – недовольно спросил у нее Чиар.
– Тибус любил вино, и жестокие шутки своего шута. После победы над Урами, он собрал тысячу самых отчаянных пьянчуг со всей Алесии, и пил с ними целый месяц. И продолжал бы, но складской смотритель объявил, что погреба их пусты, и пусты давно. Они выпили все вино на двадцать кругов вокруг.
Страшная жажда охватила Тибуса. Он умолял принести ему хотя бы один кубок, но никто не мог помочь. Смотритель, обещал, что вино привезут с минуты на минуту, но у пьянчуг, тоже была жажда, и они ограбили обоз на подходе к городу. Пьяница владыка сходил с ума, он кричал и грозился сбросить всех своих слуг с башни. Тогда к нему подошел шут, и сказал, что на черный день у него припрятан бочонок, но у него есть глупая шутовская мечта: он хочет стать на минуту владыкой. И он будет владыкой до тех пор, пока Тибус ни выпьет все вино вино из его бочонка (не проливая ни капли).
Владыка согласился, и получил свое вино, а шут приказал позвать палача, и отрубить владыке голову.
Пока палач точил топор, Тибус выдул полбочонка. Выпил еще немного, пока палач поднимался по лестнице, но больше в него не лезло. Все это время шут скакал вокруг, стучал ребром ладони по его шее, и спрашивал: «Оставить больше, или меньше? Вот так, или вот так?..»
Живот Тибуса надулся, лицо посинело, а глаза стали большими и белыми как блюдца. Когда палач распахнул двери тронного зала, желудок Тибуса лопнул, владыка упал, и кровавое вино пошло обратно. Вино утолило жажду ненасытного Тибуса, но погубило его… А шута потом казнили. Он клялся, что не хотел убивать владыку, просто шутка затянулась.
Чиар слушал, неторопливо вытягивая из телеги тарийские шлемы, кольчуги и копья.
– Мало я выслушивал от своей жены, – пожаловался он Леману. – Но даже моя сварливая старуха, никогда не грозила мне смертью.
– Я не угрожаю, – сказала Эльза. – Я просто вспомнила историю. Я знаю много историй. Хотите я расскажу про плотника Силина, который пропил жену и детей, зарезал мать, а потом прыгнул с горы вниз головой.
Чиар делал вид, что не замечает Эльзы.
– Эрл Леман, эти дети погубят нас: сведут с ума, отравят или утопят. Двое вчера уже пытались.
– Не разочаровывай меня, – ответил эрл. – Чиар бесстрашный, герой, который бросил вызов целому войску, не может испугаться маленькой девочки.
Два других война, поднося к телеге тяжелую скрученную палатку, хохотнули.
– Да, – не замечая иронии в словах эрла, произнес Чиар. – Теперь они смеются. Пока я точил свой меч, отливал щит и наконечники для копий, мои братья тупили перья, ставя подписи на предательском мирном договоре. Атгары до сих пор смеются над этими трусами, а они, пряча стыд, смеются надомной. Я приехал биться насмерть. Мой боевой конь хрипел от гнева, и рыл копытами землю. От злости я так сжимал меч, что чуть не сплющил кулаком рукоятку. Не было во мне столько силы ни до ни после. Глаза искрились, а из ноздрей валил пар. Ни мои братья, ни подлые Атгары, так и не появились.