Зов Оз-моры
Шрифт:
Всю ночь путникам не давала спать колотушка ночного сторожа. Михаил, однако, рано поднял Дениса.
– Некогда разлёживаться! На торг пора, а потом в дьячную избу. Сколько там пробудем, знает только Бог… да ещё эти хрячьи рыла. Пошли уж!
Варвара краем уха слышала их разговор, но продолжала нежиться на перине. Денис пожалел её: пусть дальше подремлет, коли не выспалась. Он оделся и, даже не поев, вместе с дворовым Боборыкина вышел в город.
Михаил знал Новгород и уверенно повёл Дениса к
– Вот! – он указал на лавку, которая ничем не выделялась среди прочих.
«Знает, наверное, здешнего лавочника и долю с продажи хочет получить», – понял Денис, но спорить не стал и вошёл в магазинчик вслед за Михаилом.
– ---
[1]Заезжий дом – гостиница.
[2]Словенское море – озеро Ильмень. От слова «словене» – новгородские славяне.
[3]Славенский конец – торговая, правобережная сторона Новгорода. От слова «славно».
[4] Как показали раскопки Александра Монгайта, торговую часть Новгорода, как и Софийскую, некогда защищала каменная стена высотой 3 метра. Сейчас она погребена под земляным валом.
[5]Жадобушка – новгородское ласковое обращение к женщине.
[6] Пасхальная неделя.
[7]Свеи, свейские немцы – шведы.
[8] В XVII веке из занятых шведами новгородских и псковских земель убежало более 40 тысяч русских крестьян. Новгородчина платила Швеции компенсацию хлебом. Это стало одной из причин голода и бунтов 1650 года.
Глава 43. Нежка
– Ну, как тебе мой новый кафтан? – спросил Денис жену, возвратясь в заезжий дом. – Посмотри только! Из доброго сукна. С куньим подбоем! И ещё я шапку себе прикупил. Тоже на куньем меху.
– А мне? – надула губы Варвара.
– Так я ж на деньги Боборыкина покупал. Не на свои.
– Моё какое дело? – прошипела она. – Даже не подходи ко мне, покуда вмистях на торг не сходим.
Михаил, услышав их разговор, вмешался.
– Варя, ныне никак сходить вам не получится, – как можно ласковее сказал он. – Мы с Денисом в Поместный стол поедем. Записи о деревнях искать.
– Значит, изутра пойдём! – начала настаивать Варвара. – Но ныне, Денясь, даже не подходи ко мне.
– Ну, что с бабой поделать?! – покачал головой Михаил. – Да ещё с такой хорошенькой. Сходи уж с ней изутра. Прикупи ей чего-нибудь.
Денис надел обновки. Они с дворовым Боборыкина вышли из заезжего дома и сели в повозку.
– Далеко ехать? – полюбопытствовал Денис.
– Посмотри на ту сторону реки, – ответил дворовый Боборыкина. – Видишь золотой купол за каменной стеной? Это Святая София. Дьячная изба[1] стоит неподалёку.
Кибитка тем временем поползла по Великому мосту, с обеих сторон которого
– Слаба Богу, ныне здесь на кулаках не бьются, а то мы вообще застряли, – сказал дворовый Боборыкина.
– Пешим ходом не проще ли было дойти? – поинтересовался Денис.
– Дурак! – огрызнулся на него Михаил. – Важные люди пешком не ходят. Особливо по Новгороду. Это ещё по Тонбову можно, а здесь ни-ни. Уважать не будут.
– Тоже мне важный человек! – прыснул Денис.
– А какой же?! – немного обиделся его спутник. – Дела Боборыкина веду, а он самому царю роднёй приходится.
Наконец, повозка прошла через ворота детинца и медленно покатилась направо, к церкви Входа в Иерусалим. Рядом с храмом стояло неказистое двухэтажное здание – Приказная палата.
В дьячной избе располагался длинный ряд столов, за которыми сидели дьяки. Михаил уверенно направился к одному из них: видимо, он здесь уже когда-то был.
Неказистый дубовый стол, стоящие по его краям рундуки и грузный человек с грубым бурым лицом составляли целостный ансамбль. Они, казалось, были наспех вытесаны одним и тем же столяром.
– Что ж Роман Фёдорович сам не пожаловал? Не уважает? – ухмыльнулся дьяк.
– Он же воевода в украинных землях, – стеснительно ответил Михаил. – Не мог оставить вверенную ему крепость.
– Не уважает… – повторил чиновник. – А ещё из новгородских! Помню я Фёдора Васильевича, отца его. Уехал он отсель семнадцать годков назад, а будто вчерась! Достойный был воин. По какому ты, значит, делу?
Рундуки были обиты коваными железными полосами и накрыты толстыми листами войлока. «Дьяк, может, и спит здесь?» – подумал Михаил.
– Вотчину Роман Фёдорович продаёт. Её царь пожаловал его Фёдору Васильевичу за Московское сидение[2] да за то, что он с лисовчиками[3] бился дюже знатно. Только вот в землях тех три деревеньки пропали. Нет их в писцовых книгах Поместного приказа, хотя в жалованной грамоте царя Василия Иоанновича они имеются.
– Что за деревеньки?
– Вороново, Колотково и Купчины. Все в Деревской пятине.
– Там жирницы сплошные. Болотина! Давненько мы туда не ездили: сам чёрт ведь в этом затопе увязнет. А покупает кто?
– Вдова князя Ивана Фёдоровича Хованского, Марья Афанасьевна.
– Знаем такую. Урождённая Татищева, воспитательница царевны Ирины Михайловны. Намеднись у племянников назанимала две тысячи рубликов. В инокини она собралась постричься. Затем, видно, и прикупает болотину. В дар монастырю. Мол, возьми, Боже, что нам негоже.
– Деревеньки-то надобно найти… – робко сказал Михаил. – Вот челобитная Романа Фёдоровича.