Зов Оз-моры
Шрифт:
– Не горюй дюже, дочка. Баба ты ядрёная, ещё не раз понесёшь.
Знахарка вытащила из дорожного мешка деревянную баклажку и посмотрела на Василия.
– Дай корец, хозяин!
Тот принёс знахарке ковшик. Старушка влила в него какую-то мутную жидкость и протянула больной.
– Пей!
Варвара отхлебнула лекарство, но тут же выплюнула и скривила лицо.
– Не плюйся, дочка! – укоризненно покачала головой бабка. – Енто настой пороху. Пей, чтоб плод из нутробы поскорей выскочил.
– Пороху[2]? –
– Где ж одолень-траву взять-то? – запричитала знахарка. – Зима на дворе.
– Сухой нету, бабаня?
– Не слыхала, чтоб русалкиным цветком плод выгоняли.
– Я сама людей врачую. И мама была лекаршей. Разбираюсь в травах. Порох пить не стану. Ищи русалкин цветок.
«Эка хварья заковыристая!» – мысленно выругалась знахарка, но всё-таки побежала домой за сушёной водяной лилией.
Пока её не было, Василий спросил Дениса:
– Тебя казаки-то не звали к ним записаться?
– Приглашали, но я пришёл к тебе.
– Верно поступил. Стрельцом служить выгодней, особливо под моим началом. Поблажек же ж больше, нежели у казаков. Нам даже ж хлебное вино варить дозволяется. К праздникам. А кто умеет, скажем, горшки лепить, тот может продавать их на торге и десятинный сбор не платить. Но я-то думаю, нам с тобой сподручней заняться мёдом: у мордвы брать и в Тонбов возить. Твоя жёнка ведь лопочет по-ихнему?
– Как же нет? Она ж мордовка.
– Ну, вот! Ездить за медком начнём. Товарищами торговыми станем. Ежели чего, я тебя всегда прикрою. Биться тоже вмистях будем. Видел тебя в бою. Сколько ты злокоманов-то угомонил?
– Летось двух татар бердышом зарубил и одного застрелил, – начал рассказывать Денис. – А ещё юнцом дрался с запорожским черкасом. Убил я того казака отцовской саблей. Ну, вот и ногайца ныне обезглавил. Пятерых, значит, отправил на тот свет.
– С таким-то списком у нас в сыны боярские верстают, не то что в стрельцы записывают, – восторженно заулыбался Василий. – Берём с грабушками!
– Это не всё! – вдруг тихо простонала Варвара. – Ещё козловских то ли двух, то ли трёх…
«Кто ж тебя за язык тянул? Вот дура!» – выругался в усы Денис. Однако слово не вернёшь: Поротая Ноздря всё услышал.
– Каких ещё козловских? – насторожился он. – Неужто людей Путилы Борисовича?
– Неужто… – процедил Денис.
– Ну, это тебе не зачтётся в подвиги, – сказал Василий. – Со стрельцами о том не гутарь, но мне расскажи. Опосля…
Тут вернулась бабка с сухими цветами водяной лилии, заварила их кипятком, чуть остудила снадобье и дала Варваре.
– Пей, дочка! Не выплюнешь?
– Нет, – улыбнулась ей Варвара. – Спасибо, бабаня. Белый цветок поможет. В нём душа Ведь-авы.
– Чья? Енто хтой-то? – поинтересовалась
– Рожаница… – прошептала Варвара и вновь вскрикнула от боли.
Мучилась она весь остаток ночи. Поротая Ноздря всё это время оставался в караульной избе и время от времени участливо спрашивал у Варвары, как она себя чувствует. Та в ответ выла от боли. Лишь под утро знахарка приняла у неё маленький полупрозрачный плод.
– Таперьча потихоньку оклемаешься, дочка. Капусты побольше ешь да к животу её прикладывай.
Денис отсыпал старухе ещё немного серебряных копеек, и она убежала спать.
– Поесть нам надо да бабу твою накормить, – сказал Василий. – Слабость ведь у неё, а у меня дома шти с говядиной. Щас свистну стрельцам. Притащат.
Поротая Ноздря выбежал из избы и вскоре вернулся в сопровождении двух подчинённых. Один нёс большой горшок со щами, другой – кувшины с квасом и хлебным вином.
Василий налил в небольшую миску щей и отнёс Варваре:
– Ешь, беклеманься.
Другую, огромную, миску он поставил на стол рядом с кувшинами, корцами, чарками и блюдом с сухарями.
– Богато живёшь! – усмехнулся Денис.
– От праздника, от Крещения шти остались, – ответил Поротая Ноздря. – Много тогда наварил, так что вы с женой не робейте.
После третьей чарки он спросил Дениса.
– Почто же ж ты убил людей Путилы Борисовича?
– Хотел с друзьями перебраться в Тонбов, на службу записаться, а Быков погоню послал. Подручные его дюже опричились, над голубкой моей хотели насилие учинить, избить нас всех… Пришлось драться. Друзья мои полегли в схватке. Я один остался, весь израненный. Хорошо хоть супруга у меня мордовка. К своим отвела. Токмо её стараниями в живых я остался. Всё как на духу тебе рассказал. Не веришь?
– Почему же ж не верю? – ответил Василий. – Не ты первый такой. Многих, кто сюда ехал, избили подручные Быкова. И жён их опозорили. Некоторые из беглецов всё же ж добрались сюда, рассказали…
– Неужто нет никакой управы на Путилу Борисовича?
– Хлопочет здешний воевода о суде над ним… но что из того выйдет, Бог весть. За Быковым ведь Биркин стоит, а он как-никак в Боярской думе сидит… Но не время об этом гутарить. Скажи лучше, родом ты откуда.
– Из Рясска, – ответил Денис.
– А как в Козлове оказался?
– Поверил посулам, да вот…
Поротая Ноздря выдохнул с рыком и мычанием.
– Ох, уж этот Путила Борисович! Не по нраву, значит, пришёлся ты ему? Чем же ж?
– У него спроси.
– Не понравился, вот на службу тебя и не записали?
– Всё так, – кивнул Денис.
– Ничего, в Тонбове запишем. Нам бойцы нужны. Будешь под моим началом служить. Дом справишь. Даст Бог, твоя Толганя детишек нарожает. Как подрастут, барабанщиками их пристроим[3]. Семье будет прибыток.